Беседа с Николаем Давыденко получилась такой подробной и длинной, что в один материал не уместилась. Недавно мы опубликовали первую часть, а сейчас предлагаем вам ознакомиться с продолжением разговора с одним из лучших теннисистов в истории России. Во второй части эксклюзивного интервью для «Чемпионата» бывшая третья ракетка мира, победитель Итогового чемпионата ATP 2009 года вспомнил про матчи с Роджером Федерером, подробно разобрав причины обидного поражения от него на Australian Open – 2010, рассказал, как с годами менял свою игру, работая над различными элементами, и сравнил себя с Даниилом Медведевым.
Что пошло не так с Федерером в Австралии
– Про вас и Федерера хотел спросить. Тот проигрыш Роджеру в четвертьфинале Австралии в 2010 году (Николай вёл 6:2, 3:1 и заработал три брейк-пойнта, но в итоге уступил со счётом 6:2, 3:6, 0:6, 5:7. – Прим. «Чемпионата») – это был больше психологический момент с вашей стороны? Потому что перед этим казалось, что вы уже немножко переломили ход вашего с ним противостояния (Федерер выиграл у Давыденко 12 матчей подряд, но осенью 2009-го россиянин впервые в карьере одолел его, победив в полуфинале Итогового чемпионата, а на старте сезона-2010 обыграл швейцарца ещё и в полуфинале Дохи. – Прим. «Чемпионата»).
– Там была психология не в том, что вот «а, я ж его только что в Дохе обыграл и до этого тоже». Зависело там больше не от психологии даже, а от чувства на корте. Есть определённые моменты, когда держишь только одну ракетку в руках и только ей можешь всех обыграть. Вот у меня была эта ракетка, и я понимал, что ей могу его победить. Если бы это, допустим, был не пятисетовый матч, а трёхсетовый, я бы в двух сетах его сделал, и всё, так же, как в Дохе. Уверенность у меня была прям максимальная, мощная. Просто невозможно одной ракеткой играть на протяжении длительного времени. Особенно в Австралии садится немного натяжка струн — и ракетку приходится менять. А если я беру в руки другую ракетку, то, можно сказать, становлюсь другим.
И настал момент, когда мяч начал немного вылетать [за пределы корта], когда я стал чувствовать, что нет контроля. Вот я бью и знаю, что попадаю прямо туда, [куда целюсь], забиваю – это ещё до удара знаешь. А тут я бью на уверенности, но мяч начинает улетать в аут, и в голове появляются сомнения. До этого попадал всё в корт, а тут начинается что-то не то. Думаешь, что надо брать другую ракетку, берёшь её – и в этот момент становится ещё хуже, потому что теннис совсем другим становится – короче, медленнее, а с Федерером нельзя такое делать. Там не то что психологически, там игра на скоростях. Даже если чуть-чуть сбавляешь скорость, бьёшь на метр короче… Я с ним играл где-то в метре от задней линии, продавливал. Нужно было давить его на скорости, в темпе, так, чтобы он не успевал. Если он начинает успевать, то забирает инициативу и уже сам начинает тебя давить. В тот момент, когда я взял другую ракетку и стал пытаться ей играть так же, моя скорость упала, я стал бить чуть короче. Он увидел, что я перестал так его давить, и начал всё контролировать, выходить на свой уровень игры, а меня отталкивать от задней линии. Я стал зажиматься уже, и в этот момент всё начало переходить в другую сторону.
То есть тут даже не то, что вот я так играл, а потом подумал, что побеждаю, и зажался. Это вообще середина матча была, не последний сет или гейм, где можно зажаться и проиграть. Это середина игры, где я ещё мог играть уверенно. Но бывают такие моменты, когда думаешь, что всё то же самое делаешь, а на самом деле совсем другая игра уже идёт. Не знаю, конечно, тут говорят, что психология – может быть, да. Но если мяч летит по-другому, короче, а ты при этом делаешь то же самое, то тут психологии нет, она здесь не играет роль. Тут просто ты не можешь заставить себя сыграть как-то по-другому, потому что ты не играешь в другой теннис. Ты действуешь так же, как и до того, просто полёт мяча уже совсем другой. Вообще, теннис, конечно, такая вещь, в которой очень сильно влияет всё. Та же скорость, длина, расстояние [от задней линии], где ты находишься, на какой позиции. Ну это углубляться нужно, многие читатели уже не поймут (смеётся).
Роджер Федерер и Николай Давыденко
Фото: Clive Brunskill/Getty Images
– Можно попробовать просветить их.
– Да тут как ни просвещай, это даже многие тренеры не поймут, если сами не были в этой тарелке. Поймут только те, кто там находился, кто играл на таком уровне, ощущал это на себе. Кто знает, что он делал, что менял. Потому что в книгах это не написано, в них написана только теория. А всю эту практику в книгах даже не передать. Это очень тяжело, на самом деле. Все эти эмоции, человеческие моменты, такие тонкости – и у каждого они свои. Я передаю свои моменты и тонкости, а у другого игрока они свои, всё по-разному. Например, Южный или Турсунов могут по-другому сказать, в чём была тонкость, какие факторы влияли на их победу или поражение, почему они выигрывали, а потом стали проигрывать. На самом деле, очень интересно разузнать у игрока такие моменты. Но это может только теннисист. Даже тренер, который смотрит со стороны, всё равно так не почувствует. Он видит ошибки, всё понимает, но чувства даже своего игрока он не может поймать. Это уже потом, после матча игрок начинает обсуждать с тренером, что случилось, как и на каком этапе всё произошло.
Зачем Давыденко играл мелкие турниры накануне «Шлемов»
– По поводу выступлений перед «Шлемами» – вы, думаю, последний на данный момент теннисист топ-уровня в мужском туре, который регулярно или почти регулярно играл мелкие турниры непосредственно перед стартом мэйджоров.
– Мне брат так говорил – надо сыграть. Если я, допустим, до этого плохо сыграл, не набрал очки или ещё что-то, то мне просто надо поиграть матчи. Это не означает, что я ехал на турнир [с целью] побеждать на нём.
– Но несколько раз вы и выигрывали при этом – те же Санкт-Пёльтен, Пёрчах.
– Да, я нередко побеждал на турнире перед «Шлемом», потому что ехал просто поиграть. Вот видите, психология в чём бывает – едешь пару матчей сыграть, подготовиться к «Большому шлему», а в итоге выигрываешь титул. Так тоже часто происходило. Бывает и такая психология, что вот ты думаешь, что готов, сейчас начнёшь всех обыгрывать – и раз, проиграл в первом круге. Потому что зажался, корт не чувствуешь. Вообще, что такое зажаться? Это теряется скорость, теряется всё. Если ты играешь коротко и медленно, тебя любой соперник победит. Это называется зажатие. А когда ты расслаблен, тебе всё равно, победишь ты или проиграешь, просто играешь в своё удовольствие, делаешь это более свободно, раскованно. Матчи выигрываются, ты постепенно доходишь до полуфинала, до финала, а там уже напрягаешься. Там уже не свободно, конечно, там хочешь выиграть уже. А до полуфинала ты ещё ощущаешь себя так – ну нормально, три круга прошёл – и хватит. Бывают и такие моменты.
Николай Давыденко
Фото: Julian Finney/Getty Images
Но, опять же, это я про себя говорю, а не про всех. Это мои чувства, ощущения, как я играл, какая была уверенность. Конечно, когда я выигрывал турнир или до полуфинала доходил, уверенность возрастала, я приезжал на «Шлем» более уверенным в себе. Но первый круг всё равно всегда был тяжёлым. Надо было прибиться к кортам, к мячам, к погоде. Уверенность давала какие-то плюсы в этом, помогала это сделать, и всё. Всё равно, когда выходишь на матч, всегда есть мандраж – но ты не такой зажатый, потихоньку разыгрываешься, на уверенности чуть по-другому себя ведёшь, стараешься где-то рисковать или, наоборот, играешь надёжно и ждёшь от соперника ошибок, спокойно набираешь очки и выигрываешь матчи, при этом не играя на самом высоком уровне.
Вот я стоял в десятке мира, но могу сказать, что уровень игры всё равно разный бывает. Конечно, когда полуфинал или финал, то там уже самый высокий уровень тенниса. Ты уже прибился, чувствуешь корт, всё попадаешь в него, знаешь заранее, куда можешь попасть. А в первых матчах ты зажат, мандраж, играешь на таких же скоростях, как и другие, борешься, ждёшь ошибок, сам не рискуешь. Стараешься победить в игре соперника, свою игру особо не ведёшь. Пытаешься, но не на максимуме, как в полуфинале или финале. Я никогда не играл первый круг так, как финал. Никогда в жизни у меня такого не было – первый круг турнира всегда был самый слабый. А потом уже уровень тенниса поднимался.
– Ну да, надо ведь и к кортам прибиться, и акклиматизация после перелёта влияет, ещё что-то.
– Да, но, опять же, в чём заключается опыт игрока. В то время, когда я выступал, было тяжело – не было интернета, опыт и у тренера, и у меня был только мой, вот как я играю. Сейчас тренер может перебрать дополнительно ошибки, ещё что-то, а тогда как было – если в матче у тебя что-то не получается, ты уже не знаешь, что делать, проигрываешь и психологически в том числе, и в теннисном плане, и просто отдаёшь матч. А сейчас ты тренируешь и понимаешь, что можно было в какой-то момент что-то поменять, по-другому сыграть. Будучи игроком, ты это не понимаешь, не знаешь, что делать. Просто зажимаешься, и всё, не можешь ничего с собой поделать.
Подсказки от тренеров и разное отношение судей к этому
– Кстати, как вы относитесь к тому, что в последние годы в мужском туре игрокам официально разрешили общаться с тренерами, получать от них подсказки во время матчей?
– А сейчас можно подсказывать?
– Да, по-моему, пару лет как это ввели. Теннисисты даже между розыгрышами могут подойти к своим боксам, пообщаться со своей командой.
– Я правда не слежу сейчас. Если так, то это круто, прикольно. Почему нет?
Отец Циципаса
Фото: Julian Finney/Getty Images
– У меня вообще есть подозрение, что это произошло не в последнюю очередь на фоне скандалов со Стефаносом Циципасом, которому часто подсказывал его отец. И Даниил Медведев с ним ругался из-за этого, и другие теннисисты. Возможно, решили, что и ладно, давайте лучше легализуем это. Понятно, что это был не единственный фактор, но всё же.
– Да практически все топы, даже Федерер, всегда общались с тренерами. В свой бокс посматривают, их там подбадривают, что-то подсказать могут, показывают разные моменты пальцами – это всегда присутствовало. Бывало, штрафовали за это. Если судья захочет, скажем так. Если знакомый судья хороший, то он может тебе сказать: попроси тренера так сильно, наглядно не подсказывать тебе. Штрафовать не хочет то есть. Он говорит мне, а я уже говорю тренеру, мол, давай потише там с подсказками. А бывает, что судья даже не предупреждает устно, а сразу объявляет предупреждение, штрафы. По-моему, $ 2500 за коучинг (то есть подсказки от тренера. – Прим. «Чемпионата») было раньше. А сейчас разрешили в ATP или на «Шлемах» тоже?
– По-моему, везде. Вот, например, в Риме в этом месяце Зверев играл полуфинал с Табило и сначала вообще ничего сделать не мог, чуть ли не под ноль уступал. И отец ему из бокса просто: «Саша, ну что ты стоишь, ты ведь так ничего не сможешь сделать. Двигайся, двигайся!»
– Ну это даже не подсказка, наверное, такое может любой зритель на стадионе сказать, мол, чего ты стоишь, давай бегай.
«Со стороны выглядело так, будто я оловянный просто, без эмоций»
– Возвращаясь к вашим выступлениям – вы всегда выглядели в первую очередь очень трудолюбивым игроком, который много и здорово двигался, быстро принимали решения на корте, здорово нагнетали темп и за счёт такой игры в корте на опережение побеждали в том числе топ-теннисистов – того же Надаля на харде не раз.
– Это, опять же, со временем произошло. С каждым годом игра всё равно меняется – стараешься прогрессировать, что-то менять сам. Помню, как вроде бы в 2003 году я играл «Мастерс» с Агасси (летом 2003-го в Монреале Андре победил со счётом 7:6(7:3), 6:2. – Прим. «Чемпионата»), а потом на видео посмотрел на свои замахи, которые были прям бешеные, очень большие. Да, я с ним боролся, хорошо играл где-то, но если взять 2003 и 2009 годы, то это прям небо и земля. У меня изменились замах, скорость, движение – много чего менялось даже на протяжении последних трёх-четырёх лет. Тогда я стоял дальше от задней линии. Если бы продолжал играть так же, не менял бы технику – даже не то что технику, а позицию – то, может быть, оставался бы где-то 50-м, 60-м. Потому что мои физические данные не могли позволить мне играть на высоком уровне, на топ-5 мира, могу так сказать. Эйсы я особо не подавал, бить так, чтобы забивать в два удара, не бил. Надо было замучить соперника. А как? Если я не Надаль, который бегает и мучит соперника, но как-то нужно было это сделать. Задачей было разводить соперника, а это означает, что я должен был заставить его бегать. Но мой теннис – это не была игра в два удара, бум-бум. Если бы я играл так, то тоже не был бы в десятке, потому что это не мой теннис. Рисковать так, попал – не попал, я не умел. Чтобы держать стабильно скорость, пришлось сокращать расстояние, то есть больше входить в корт. Для этого нужно немного менять технику, потому что надо ведь всё успевать, подготавливать, подхватывать, играть в движении, на этих скоростях, поднимая темп. Стараешься направить мяч под линию – чем точнее, тем лучше. Удары по восходящему мячу, где-то с полулёта, где-то ещё что-то. Надо было стараться держаться в корте, находиться возле задней линии. Если от соперника короткий мяч, то входить в корт, быстрее реагировать.
Николай Давыденко
Фото: Cameron Spencer/Getty Images
С каждой тренировкой, матчем я становился лучше, и где-то всё было уже на автомате. Не то чтобы это было заготовленное заранее, что вот сейчас мы будем тренировать вот так. Это само пришло – надо было как-то прогрессировать, реализовывать себя. Я начал понимать, что это мой темп, я могу так играть. Но при этом мне приходилось концентрироваться намного больше, чем другим игрокам. Я старался держать концентрацию с первых геймов до последнего момента, у меня она не падала совсем. Там не было такого, что вот я сейчас расслаблюсь. Почему говорили про меня, что я «айсмен», «железный человек» – это чисто из-за концентрации. Я настроился, и мне вообще всё равно было, кто там справа, слева, что где. Я вообще ни на что не реагировал, потому что понимал, что мне нужно было держать эту концентрацию. Если я её чуть терял, то упускал свой темп, игру. Из-за этого со стороны выглядело так, будто я как оловянный просто, без эмоций. Внутри-то эмоции есть постоянно, но из-за того, что нужно концентрироваться на мяче, на розыгрыше, стараешься это всё убрать. Вот в таком стиле приходилось играть.
– Путь к победе такой, в общем.
– Да, потому что других путей не было. Когда я начал уже всё упускать, травмы пошли, то там думаешь уже – вот сейчас поменяю игру, поменяю ракетку, пойду подачи подавать [мощные]… Да всё это фигня, не будет ничего этого. Не будет такой игры у меня. Я не два метра ростом или хотя бы 1,90 (рост Николая – 178 см. – Прим. «Чемпионата»), где можно было бы эйсы подавать, рисковать или где-то дотянуться до мяча, а не добегать ногами. Не длинные у меня руки, как у Медведева, например. Он три шага сделал, а я – пять. Ещё плюс он руку вытягивает, значит, у меня это даже шесть шагов. Плюс он может плоскими ударами эйсы подавать, а я так не подавал. У меня там максимум один эйс был за весь матч. Другой немножко теннис. Конечно, теннис, при котором сокращаются розыгрыши, легче, когда эйсы делаешь – меньше сил тратишь. Но всё зависит от физиологии тела, от техники, кто на что способен. Но зато даже я с моим ростом, с моими физическими данными мог обыграть всех (смеётся). Так что могу сказать, что теннис мой был неплохим (смеётся). Когда я выходил на пик формы, держал максимальную концентрацию… Тяжело было её держать в пятисетовых матчах, на «Шлемах». Если бы они были из трёх сетов, может быть, я бы и «Шлемы» смог выиграть.
– И если бы ещё Федерер постоянно в полуфиналах не попадался.
– Ну, опять же, в конце даже он начал становиться для меня досягаемым. Наступил этап, когда я стал понимать, что уже могу его обыгрывать, находил ключи и против него. И он уже понимал, что необязательно в концовке меня победит, там было 50 на 50. Он тоже нервничал уже, так что… Но всё-таки Федерер физически был мощный, конечно. Очень выносливый, он на физику очень много работал. Я не так много, я больше работал в теннисном плане, очень много в теннис играл, а физикой меньше занимался. А он наоборот – поиграет в теннис пару часов, а потом ещё час каждый день ОФП. Он понимал, что вот подал, с лёта сыграл два-три удара – потренируется, повыполняет подачи. Для него этот теннис в два-три удара был самым важным. И задачей было удержаться на пять сетов. Его ноги, реакция, скорость, сокращение дистанции… Играть быстрее, успевать за короткими мячами, рвануть где-то – вот это его теннис был, а не затяжные розыгрыши бегать. Почему его обыгрывали Надаль, Маррей – они пытались затянуть его в длинную игру, чтобы Федерер терял концентрацию. А я не мог так. Тот теннис, в который с ним играли те же Маррей или Надаль – я бы физически устал так действовать, сил бы не хватило. А в мою темповую игру ему нравилось играть, но, опять же, тут было, кто кого из темпа выбьет. Я пытался темп поднять, а ему это нравится. Он, наоборот, где-то сбивал его даже, но и сам нагнетал. Ему было со мной как-то более-менее комфортно. Он знал, что я не буду нудить в каждом розыгрыше, тащить прям из-под забора, потому что физически не способен так бегать и тащить прям всё, как они делали.
Сейчас теннис вообще силовой в основном. Ну вот только, может быть, Синнер сейчас стал интереснее играть. Вот техника, ничего это не поменялось, один в один как было два года назад – просто он немножко в корт вошёл. На метр приблизился, сократил дистанцию, и темп поднялся из-за этого.
– По-моему у него ещё подача стала посильнее относительно той, что была пару лет назад.
– Ну у него рост-то какой, они все высокие, не 180 (рост Янника Синнера составляет 188 см. – Прим. «Чемпионата»). Все там 190 как минимум. Так что как не прибавить? Конечно, они тренируют, прогрессируют, набивают удары, точнее подают. Ещё ведь важна концентрация – здорово подать в нужный момент. Если у него стало больше эйсов, значит, он стал тратить меньше сил, больше выигрывать за счёт подачи, начинает соперника давить на приёме уже.
– Возвращаясь ещё к вашей игре – когда вы уже входили в корт глубоко, у вас не получалось с лёта добивать, хорошо завершать, по крайней мере, на тренировках? К сетке вы ведь не очень любили ходить, и кажется, будто этого не хватало немного.
– С лёта я мало тренировал игру, да. В основном моей задачей там было уже добить мяч. Игра с лёта – это такой психологический момент, там есть свои тонкости. Когда ты играешь, давишь соперника и идёшь к сетке, оппонент играет по-другому. Допустим, надо идти к сетке, ты это делаешь, а соперник играет тебе в ноги или обводит, рискует. Нужно ювелирно чувствовать мяч с лёта, чтобы он тебя следующим ударом не обвёл. Если ты это не умеешь, не уверен, то у сетки тебе делать будет нечего. Я в основном делал так – когда соперник уже просто еле доставал мяч, набрасывал, тогда я шёл к сетке и просто доигрывал. А если соперник готов ещё удар делать, то мне было непросто.
Нельзя говорить, вот чего я к сетке не пошёл – невозможно мне было постоянно идти к сетке. Если соперник добегает и выполняет удар, это значит, что он ещё готов обводку сделать. А если обводка идёт, значит, нужно супер играть с лёта, чувствовать мяч так, чтобы его классно положить и чтобы он следующий или вообще не достал, или набросил. Это не так легко. Плюс, конечно, это же тренировочный момент. Если посмотреть на игру, которая у меня потом была, то я добивал с лёта, но это именно доигрывание было, последний удар. В основном кручёный с лёта или смэш забивал. Так что пойти к сетке, как сейчас, например, у Джоковича бывает: подача, резаный и к сетке – так, конечно, я не умел. Опять же, это всё работа с тренером, в том числе как что можно добавить тактически. У всех по-разному. У меня не получалось.