Интервью с Александром Кержаковым: карьера, Зенит, деньги, почему не тренирует, конфликт в Кайрате, РПЛ, рекорд Дзюбы

Александр Кержаков не работает главным тренером с начала сентября 2024-го, когда покинул «Кайрат». С того момента Кержаков чуть пропал с радаров, и даже слухи не связывали его ни с какими клубами, а сам он был то в Дубае, то путешествовал. И вот вернулся в Россию вместе с семьёй и пришёл к нам в редакцию на большой разговор, во время которого мы много обсуждали не только футбол, но и жизнь.

«На необитаемый остров обязательно возьму песни Пугачёвой»

— Как ваши дела?
— Всё отлично. Прекрасно встретили Новый год семьями — с супругой и старшим сыном были у брата дома.

— Вы вернулись в Россию только на Новый год?
— После увольнения из «Кайрата» остались в Алма-Ате: сын пошёл там в школу, которую мы уже оплатили. Ему очень нравилось, да и школа довольно хорошего уровня. До первого полугодия мы остались там, а потом на несколько дней поехали в Дубай отдохнуть. Сейчас основательно вернулись в Россию.

— Про Новый год. Можете вспомнить самый отвязный?
— Когда встречали в интернате. Оставалось совсем мало народу, большинство разъехалось по домам. Мы в холле нашего этажа разлили очень много газировки на пол. И катались как на коньках. Для нас это было что-то с чем-то! 1 января мы, естественно, всё отмывали. А вообще, для меня Новый год больше домашний праздник.

— Видели, что зимой вы ходили на концерты. И главный – Эминема. Вы его фанат?
— Мне нравится его творчество, но не более. Если говорить об атмосфере, намного больше понравился концерт 30 Seconds to Mars. Благодаря супруге я сходил на их концерт три раза за полгода.

Что касается Эминема, у меня его очень любит сын. Ему и сделали сюрприз — до последнего не говорили, что летим в Бахрейн на этот концерт. С женой была целая секретная операция: сказали сыну, что просто посмотрим новую страну. Когда уже ехали на концерт, супруга надела на сына наушники, чтобы он не услышал адрес от водителя, и отвлекала его чем-то в телефоне, чтобы он не увидел вывески о концерте по пути.

Подъехали к месту событий — сын спросил: «Мы на футбол?» Тогда сказали, что идём на концерт. И первый его вопрос: «На 30 Seconds to Mars?» Он был в шоке, когда узнал, что на Эминема. Но мы разделились: с сыном сидели на трибуне, а супруга пошла в фан-зону. Она тоже огромнейшая поклонница Эминема — ещё с раннего детства.

— Музыка занимает много места в вашей жизни?
— Относительно. В основном слушаю в самолёте один плейлист. В последнее время чаще читаю книги — больше вдохновляет и поражает. Последнее, что на меня произвело сильное впечатление — «Мартин Иден». «1984» недавно перечитал — спустя семь лет совсем другое восприятие. Думаю, ещё через семь лет будет снова ощущаться иначе.

— Если бы вас отправили на необитаемый остров и сказали взять с собой пять любых песен, что это были бы за песни?
— Пять песен — это слишком мало. Если их слушать подряд, может надоесть. Мы точно возьмём что-то из Queen. Возьмём песню Pink Floyd — Wish You Were Here. Песни Аллы Пугачёвой обязательно. Также возьмём что-то из «Ленинграда» для поднятия настроения.

— А из книг?
— «Цветы для Элджернона» — для меня номер один. Сборник рассказов Зощенко — это классика комедии, актуально и сегодня. Ещё мне очень понравились рассказы Шукшина — написано простым языком и легко воспринимается.

Чтобы загрузиться и убивать время, нужно брать «Войну и мир» Толстого (смеётся). Или «Братьев Карамазовых»: я начинал читать, но осилил только половину книги — очень тяжело написано. Можно взять стихи Пушкина для лёгкости.

— А футбольную литературу читаете?
— Читал несколько книг Лобановского, автобиографию Никиты Павловича Симоняна. Также Фергюсона и Моуринью.

— Что-то из этих книг черпали для себя как тренера?
— Больше моменты коммуникации с игроками и коллегами. В Томске я приглашал тренеров соперников и их помощников на бокал вина после матчей, как это делал сэр Алекс Фергюсон. Было очень удобно — мой офис находился над раздевалками на втором этаже. Когда приехал в Томск, попросил, чтобы администратор купил набор разных напитков. Самый тёплый разговор, пожалуй, был с Осинькиным — мы знакомы ещё с юношеской сборной. Также практиковал это и в Суботице.

«Как только услышал слова президента, сразу ушёл из «Кайрата»

— Ваша пауза в тренерской работе с сентября — осознанное решение? Или это связано с отсутствием достойных предложений?
— Второе. Нет предложений, которые бы во мне как-то откликнулись. Но были варианты: клубы из Узбекистана, Вьетнама и Индии. Не получилось по разным причинам. Однако сейчас у меня идёт внутреннее переосмысление: живу моментом, когда мне не нужно находиться в постоянном стрессе. Это придаёт жизненной энергии и лёгкости.

Плохо, что нет работы, но сегодняшнее состояние перебивает негативные мысли от её отсутствия. Я занялся собой, занялся спортом, провожу больше времени с семьёй. Плюс, вернувшись в Россию, понимаешь, какое счастье, когда можешь с родными и близкими встречаться и разговаривать вживую, а не по видеосвязи.

— Так получалось, что ваша работа в последних клубах завершалась не очень красиво и сопровождалась какими-то мутными историями. Задумывались почему?
— С Кипром всё и так понятно. В Сербии было увольнение со стороны клуба, потому что их не устроили результаты последних пяти матчей.

— А что с «Кайратом»?
— Часто тренеры говорят, что решили разойтись «по соглашению сторон» или «по семейным обстоятельствам». Кажется, что в таких случаях кто-то что-то скрывает. Есть характер людей, планирование горизонта: «Скажу меньше — выше вероятность, что следующий работодатель даст мне работу, ведь про него я плохо не скажу». У многих тренеров случались конфликты, из-за которых им приходилось увольняться или их выгоняли. Но это не вываливалось наружу. Мне же нечего скрывать — было бы глупо говорить, что я решил уйти из «Кайрата» по семейным обстоятельствам.

— Вас же тогда признали лучшим тренером месяца. «Кайрат» шёл первым — и вас почти сразу увольняют. Писали, президент «Кайрата» сказал в раздевалке, что «вы говно, а не тренер».
— Случились вещи, которые, на мой взгляд, недопустимы в команде. Другого выбора у меня не было. Может, есть тренеры, которые могли бы такое стерпеть — ради работы. Но не я. Человеческое уважение стоит во главе как в работе, так и в жизни. Либо уважаешь себя, либо терпишь.

— То есть, как только вы это услышали, сразу для себя всё решили?
— Да. Потом про меня много чего рассказывали. А я не слишком воспринимаю, когда что-то в СМИ преподносят от «источника из клуба». Если говоришь правду, почему стесняешься сказать от себя? Зачем прятаться? Если скрываешь своё имя — что-то нечисто. Было много жёстких слов. Как сейчас помню: «группировки в команде», «я разговариваю по телефону и не прихожу на тренировки», «не владею командой». Всё это глупости — в первую очередь был результат. Команда не была на первом месте на протяжении двух лет ни одного дня, а мы пришли и вышли на первое место через два месяца.

— Вы видите себя исключительно главным тренером? Или готовы поработать, например, помощником?
— Если вдруг у меня будет возможность поучиться чему-то рядом с квалифицированным специалистом, я с удовольствием поучусь. Но пока не приглашали.

— Вы много стажировались в Европе. Были «Интер», «Севилья» и другие. Кто и что удивило больше всего?
— Больше времени я провёл в «Интере», когда там работал Лучано Спаллетти — это было в 2018 году. Провёл полноценный микроцикл. А весной 2024-го с «Интером» получился рваный временной промежуток, потому что пришлось уехать на переговоры с «Кайратом». Когда был Лучано — был разгар сезона. А весной на момент моей стажировки и «Интер», и «Севилья» не имели больших задач. «Севилья» ни за что не боролась, а «Интер» уже оформил чемпионство. Они не соглашались на стажировку, когда был разгар сезона.

Запомнилась одна история в «Севилье» перед матчем с «Вильярреалом». Команда целенаправленно готовилась к прессингу в момент удара от ворот у соперника. То есть они выстраивались и перемещались так, чтобы загнать игроков «Вильярреала». И этому посвятили целую тренировку. Но в первые 10 минут матча всё разбилось — и план поменялся после трёх ошибок.

— Вы рассылали своё резюме в европейские клубы. Продолжаете эту практику?
— Пока нет — не вижу необходимости. Я очень хочу работать, но раньше терзал себя тем, что не работаю. Думал, работы не будет, если не буду что-то предпринимать. А сейчас я спокойнее внутренне и получаю удовольствие от жизни.

«Видел, как в «Зените» употребляли снюс»

— В Томске вы приглашали тренеров на бокал вина после матчей. А если бы у вас была возможность пообедать с любым тренером, даже из тех, кого уже нет в живых, то кто бы это был?
— Юрий Андреевич Морозов.

— Что хотели бы обсудить?
— Я бы хотел, чтобы Юрий Андреевич рассказал мне всё, что знает как тренер. По-хорошему завидую спартаковцам: в любой момент те же Юран или Карпин могут спокойно обратиться за советом к Олегу Ивановичу Романцеву, о чём они сами рассказывали. А у меня такой возможности поговорить с Юрием Андреевичем нет.

Конечно, ещё хотел бы пообщаться с Валерием Васильевичем Лобановским. Но Морозов — человек, который дал мне дорогу в большую футбольную жизнь.

— Какое у вас самое яркое воспоминание о Морозове?
— 2002 год, Ростов. Я только приехал из сборной России после дебютного вызова. Морозов вызывает нас с Аршавиным в день матча. Это конец марта, в Ростове светит весеннее солнышко, и Юрий Андреевич встретил нас в одной рубашке с коротким рукавом и в трусах. Сажает нас, пацанов 19 и 20 лет, и начинает советоваться: «Кого поставить в нападение — Огородника или Тарасова?» Для нас это было что-то — сам Морозов с нами советовался! Тем более Огородник и Тарасов нас старше. Сошлись на том, что сыграть должен Женя Тарасов. В итоге Женя ещё и отдал голевую передачу.

— Почему тогда не использовали время, чтобы с ним побольше общаться?
— Не мог ничего ему сказать: для меня было невозможным проявить инициативу и заговорить с ним первым. Это такая величина… И тогда была, и сейчас остаётся.

Морозов был консервативных взглядов. Красное носить было запрещено, бутсы — обязательно только чёрного цвета. Я позволил себе из молодёжной сборной привезти серебристые бутсы в 2001-м — Юрий Андреевич очень хмуро на меня посмотрел. Но в этих бутсах я забил в первом же матче, так что получил на них молчаливое одобрение от Морозова.

— Акинфеев говорил, что вообще боялся в душ зайти и таскал сетку с мячами. А сейчас молодые вешают это на администраторов.
— 100% такое есть. Это и из академий идёт — например, есть академии, где за ребят, которые живут в интернате, стирают тренировочную форму. В 2001 году на одном из первых моих сборов с главной командой «Зенита» в Нидерландах мы были в таком восторге — там можно было сдавать форму в стирку! Сейчас ты просто сдаёшь вещи — и ни о чём не думаешь. А для меня тогда стирать вещи самому было единственным вариантом. Про мячи то же самое — тогда это даже не обсуждалось: молодые носили всё даже за врачами.

— А старшие не отправляли сгонять купить что-то?
— В «Зените» такого не было. В интернате бывало, но я там учился, когда дедовщина прекращалась.

— В интернате приходилось уметь постоять за себя?
— Мне повезло в этом смысле. Я жил в трёх интернатах. В первом пробыл всего полгода, но этот интернат не имел к спорту никакого отношения. Просто не было возможности меня расселить где-то ещё. Потом я жил в училище олимпийского резерва №2. Тогда учился в шестом классе, а самым младшим был 10-й класс — так что ко мне все относились как к ребёнку. Но я видел жесточайшую дедовщину: людей ночью отправляли на другой конец города за насваем. Уже в девятом классе я перешёл в училище олимпийского резерва №1 — там вся дедовщина сошла на нет.

— Вы сказали про насвай. Сейчас среди футболистов и других спортсменов популярен снюс. Вы сталкивались с такой проблемой в своих командах?
— В мой последний год в «Зените» видел, как некоторые употребляли снюс. Сам же не пробовал, да и как главный тренер почти не сталкивался. В Суботице один раз шёл на матч. У одного мальчика из дубля, который тренировался с нами, заметил в шортах «шайбу». Заставил его выбросить и сказал, что это сильно влияет на мышцы.

— Заканчивая разговор о вредных привычках. В Томске вы отчислили из команды игрока, когда он пришёл пьяным на тренировку.
— Прямого запрета на алкоголь не было. И я не видел, чтобы при мне употребляли. Был только один случай, на одном из выездов, по пути в Томск: несколько ребят после игры взяли по банке пива в самолёт, это максимум.

Касательно игрока, который был пьяным на тренировке, — это в первую очередь неуважение к партнёрам. Парень был прямо совсем пьяный ―- шатался. Если бы он ушёл, пока я его не видел, о чём ему и говорили ребята, всё бы могло быть иначе. Видимо, он был совсем не в адеквате. Какой бы ни был игрок, даже если бы он забивал по пять голов в матче — мне всё равно. Есть коллектив и уважение, которое должно быть превыше всего. Это был единственный случай, когда я выгнал игрока.

— Вы сказали, что сами перестали употреблять алкоголь. Как давно?
— 29 мая я подписал контракт с «Кайратом». После этого за три месяца работы выпил два глотка коктейля на праздновании дня рождения Руслана Аджинджала. А после ухода из «Кайрата» за два с половиной месяца — максимум бокал вина раз в две-три недели. И потом в свой день рождения максимум пару бокалов вина. После этого совсем прекратил.

— Что побудило?
— Захотелось заняться собой, посмотреть, как это влияет на организм. Также начал заниматься спортом каждое утро. Понял, что не хочется, чтобы всё это потом улетело в трубу из-за того, что выпью. Как уже говорил, внутренне чувствую себя лучше. Конечно, влияет отсутствие стресса. Когда работаю тренером — часто болею. У меня сильно подсаживается иммунитет из-за переживаний, даже пару раз из-за болезни пропускал матчи.

«Не согласен, что «Зенит» — позор российского футбола»

— Вы открыты к работе в России?
— Конечно.

— Кто вам больше всего сейчас импонирует в РПЛ?
— Все лидеры. «Зенит», правда, в концовке малость буксанул, к сожалению. «Краснодар» и «Спартак» иногда выдают хорошие игры, как и «Локо».

— В чём проблема «Зенита»?
— На первый взгляд, какие проблемы? Клуб делит первое место с «Краснодаром». А так, я не верю в демотивированность. Если ты футболист — у тебя есть собственное эго. Как можно выходить на поле, не хотя играть? Чемпионства не могут приесться. Да, есть игры, которые смотреть не очень приятно, но давайте подождём конца чемпионата.

— Как легенда клуба, когда вы сейчас слышите с трибун «Зенит» — позор российского футбола», что испытываете?
— Меня это не задевает.

— А почему это происходит?
— «Зенит» шесть лет подряд чемпион, болельщикам других команд это неприятно. «Зенит» превосходит по составу своих соперников. В том числе благодаря возможностям, которые есть у клуба. Хотя сейчас и «Краснодар», и «Спартак» могут покупать игроков за сопоставимые цены.

— Позор ― громкое слово.
— Очень громкое. Но я не согласен, что «Зенит» ―- позор российского футбола. Это команда-флагман, у клуба шесть титулов подряд. Такого ни у кого не было.

— Вы говорили, что сильнейший «Зенит» был при Спаллетти в 2010-м и 2011-м. С каким бы счётом тот «Зенит» выиграл у нынешнего? И выиграл бы вообще?
— На дистанции бы выиграл. А в одном отдельном матче — не знаю.

— А кто из нынешнего «Зенита» играл бы в том составе?
— Надо смотреть по позициям.​

— Хорошо. Малафеев и Латышонок?
— Конечно, Слава — 100%.

— Караваев и Анюков.
— Очевидно, что Анюков.

— Бруну Алвеш и Ломбертс против Нино и Эраковича.
— Я бы первую версию оставил.

— Кришито или Дуглас Сантос.
— Вот здесь сложно — примерно одного уровня игроки. Если бы не было Кришито, а играл бы Сантос, ничего бы сильно не поменялось.

— Барриос и Денисов.
— Тоже тяжело. Барриос ― очень сильный. Но у Гарика больше харизмы и лидерских качеств. Это футболисты одного типажа. Барриос бы точно не испортил, мог бы заиграть.

— Вендел и Зырянов.
— Пф, никаких шансов у Вендела. Он очень качественный игрок, но у Кости я видел решения, которых у бразильца никогда не было. Когда Зырянов забил «Баварии»… Я не думаю, что Вендел может забить «Баварии» так, чтобы вся мюнхенская защита улетела вообще в другую сторону. У Зырянова была футбольная харизма, играть с ним — одно удовольствие. В любой момент мог покатить куда надо.

— Данни и Клаудиньо.
— Данни сильнее — 100%.

— Фланги ― Быстров и Лазович против Мостового и Мантуана?
— Даже обсуждать нечего — первый вариант.

— Ну и Кержаков или Кассьерра?
— Без комментариев (смеётся).

— О Денисове. Он недавно жаловался, что в «Зените» не принимают воспитанников. Вы сами с таким сталкивались?
— Смотрите, сейчас в «Зените» из воспитанников работают Аршавин и Радимов. Я разговаривал с Гариком и понимаю, о чём он говорит. Было бы здорово, если бы клуб находил место тем игрокам «Зенита» прошлого, кто искренне хочет приносить пользу клубу сейчас. То поколение, о котором говорит Гарик, ― мы все искренне переживаем за «Зенит». Если бы все эти ребята смогли работать внутри, развивать его — могли бы внести что-то своё: душевное, страстное. Когда люди хотят работать и развивать клуб от чистого сердца и большой любви к нему, это, конечно, способствует улучшениям.

«Я ушёл, когда захотел. Не продлевал карьеру ради каких-то рекордов»

— Как вы воспринимаете всю шумиху вокруг Дзюбы и ваших рекордов по голам за сборную и вообще в России?
— Очень спокойно. Мне казалось, что он давно их побил. Я спокойно отношусь к рекордам в командных видах спорта. Для меня это заслуга не только того, кто забивает. Когда я начинал играть, не мог подумать, что столько голов забью. И за каждый гол благодарен партнёрам. У меня карьера сложилась так, что я спокойно ушёл тогда, когда захотел, и не продлевал её ради каких-то рекордов. Но здорово, что Артём к этому стремится.

— А сборная?
— Если футболист в любом возрасте сильнее других конкурентов по позиции, он должен быть в сборной. Если нет, то какие вопросы?

— Карпин предлагал вам с Дзюбой один на один сыграть и выяснить, чей рекорд.
— Мне? А я тут при чём? Я восемь лет не играю.

— Слуцкий сказал, что если бы он был на месте Карпина, то вызвал бы вас обоих на матч с Брунеем и посмотрел бы, кто больше забьёт.
— А я бы спросил у Слуцкого: если бы он был на месте Карпина, вызвал бы он на матч с Брунеем меня и Артёма или вызвал бы только Дзюбу (смеётся)?

— Вы восемь лет не играли. Если абстрактно представить, что вас вызовут в сборную на матч с тем же Брунеем, гол сумеете забить?
— Если я буду стоять весь матч, мы заработаем пенальти и я его исполню — да. А если придётся бегать… Бруней же не стоял на одном месте. Интенсивность была, они чуть выбегали — надо было возвращаться всё равно. Поэтому было бы сложно.

— Дзюба ― эпатажный. Вы кажетесь скромным. Сами себя считаете таким?
— Раньше точно не был. Когда играл, совершал вещи, которых можно и нужно было бы избежать. Например, в общении с журналистами после матчей. Бывало, смотрел на них свысока. Хочется предостеречь ребят. Если они считают, что поступают соответственно своему статусу, игнорируя тех же журналистов после матчей только из-за своего раздутого эго, — это нехорошо. Потом многие об этом будут жалеть.

— Вы теряли голову из-за соблазнов?
— Конечно. После чемпионата мира 2002 года на меня свалилась огромная слава. У меня полтора года карьеры, мне 19 лет, а меня везде узнают. Мне начало казаться, что могу себе позволить то, чего другие не могут. Никаких диких вещей я не творил, но, бывало, относился к людям высокомерно, я это понимаю под «потерял голову». Однако меня быстро вернули на землю близкие люди.

«На мою аэрофобию сильно повлиял теракт 11 сентября 2001 года»

— Про эпатаж. Вас в Медиалигу звали тренером?
— Ни разу.

— А как вам вообще?
— Медиалига ― нормальная история. Я к ней скептически относился, но сейчас понимаю, что ребята делают своё дело. А главное ― у этой истории есть развитие, они не стоят на месте: будет Кубок в Абу-Даби. Но очень много мата — мне это не нравится, затмевает футбол. Наверное, поэтому это и называется Медиалигой — футбол там на втором месте. Но это же смотрят дети… Хотя именно это и привлекает детей — под одеялом могут посмотреть, кто там кого обматерил.

У меня сыновья много команд из Медиалиги знают. Плюс команды оттуда в Кубке России же играют. Для популяризации футбола сейчас классно, когда команда Медиалиги едет играть во Владимир, Кострому, Омск. Народ же ходит!

— Кто из ваших партнёров матерился больше всего?
— Володька Быстров.

— Ответ был на поверхности.
— Почему был (смеётся)? Есть до сих пор.

— Насчёт эмоций. Ранее в интервью вы сказали, что у вас много болезней из-за стресса. Как вы с ним справляетесь?
— Это невозможно. Тренерский стресс несопоставим со стрессом игрока. Игроком после победы ты живёшь на эйфории до следующего матча. Тренер так не может. Ты выиграл, чуть порадовался, приехал домой, выдохнул — и уже готовишься к тому, что будет завтра. А завтра ― это подготовка к следующей игре. После поражений ― ещё хуже. Игрок всегда найдёт миллион причин, чтобы себя оправдать даже в случае очевидной ошибки. А тренер… Он за всё отвечает. Всё это удручает, печалит и тревожит. Когда я смотрю на себя во время флеш-интервью после матчей… Это другой человек ― сразу 10-15 лет прибавляется.

— Когда у вас был самый жёсткий период самокопания?
— После домашнего матча «Пари НН» с «Динамо» Шварца в 2022-м. Была весна, мы целенаправленно готовились всю неделю. Да, мы вышли играть низким блоком, не реализовали хорошую контратаку. Но очень качественно оборонялись. У наших ворот не было ни одного момента. К концу матча начали уставать, на 85-й минуте пришлось срочно заменить двух игроков, однако вышедшие футболисты не смогли встроиться в защитный монолит, который до замен работал хорошо. Получился дисбаланс, мы моментально просели и пропустили гол на 89-й минуте.

— Что было после матча?
— Я пришёл домой в максимально подавленном состоянии. Абсолютно пустой. Супруга даже забрала сына — ко мне не подходили. И что меня больше всего испугало ― на следующий день я был такой же. Думал: «Готовились целую неделю, а из-за вещей, которые ты не можешь предусмотреть, всё летит на свалку». Но потом я поговорил с близкими людьми, с футбольными знакомыми – это потихоньку вернуло к жизни.

— Ещё про стресс. У вас аэрофобия. Какой-то конкретный полёт повлиял?
— Нет. Очень сильно повлиял теракт 11 сентября 2001 года. До этого я много летал и с юношеской сборной, и с «Зенитом» в начале своего первого сезона ― вообще проблем не было. Мне, наоборот, было в кайф видеть облака! А тут вот это случилось, и я задумался: мы ведь не знаем, с кем садимся в самолёт. А дальше это наложилось на случаи турбулентности.

— Когда был самый страшный полёт?
— Когда в «Цюрихе» играл. Зимой мы летели на сборы в Анталью, попали в шторм прямо перед посадкой. Кружили минут 40 в туче: молнии сверкали, а нас кидало, бросало и подбрасывало. Орал весь самолёт.

С нами летела жена владельца команды — Елена Канепа, сидела прямо за мной. Ей было тогда лет 70. А она очень неформальная женщина ― у неё пышная причёска, красные волосы. После приземления она мне говорит: «Алекс, ну ты чего кричал? Это же funny (забавно. — Прим. «Чемпионата»)!» Я ей ответил: «Елена, когда буду в твоём возрасте, может, для меня это тоже будет funny. Но пока что-то совсем не funny».

— Как сейчас дела с боязнью летать?
— Ну так, продолжаю волноваться. Иногда кино смотрю, отвлекаюсь. Появляется турбулентность — начинаю переживать.

— Когда были футболистом, партнёры подкалывали?
— Нет. Достаточно было людей, кто тоже боялся.

— Вы с ними садились?
— Никогда. Так ещё хуже. Лучше с теми, кто не боится. Мне рассказывали, что в «Зените» Азмун любил часто шутить, что в этот раз точно последний полёт. Если бы он со мной так пошутил, я бы очень плохо на это отреагировал.

«Дома с 2010-го стоят два чемодана Louis Vuitton. Сейчас смотрю на них и думаю: зачем я их купил?»

— Ваш брат недавно рассказал в интервью, что у него есть книжка, где расписано, кто и сколько ему должен денег.
— Даже я не знал об этом.

— Как у вас с этим? Часто просят в долг?
— Сейчас уже кто у меня просить будет? Бессмысленно, я не в той ситуации (смеётся).

— Раньше часто просили?
— Конечно. А я давал.

— Возвращали?
— Думаю, от силы процентов 10 людей из всех вернули.

— Серьёзно?
— Да, конечно. Когда денег много — не паришься особо об этом.

— Самая большая сумма, которую у вас одалживали и не вернули?
— Самую большую я сам профукал (улыбается). Если серьёзно, то, наверное, по $ 10 тыс. нескольким людям.

— Люди просто пропадали?
— Сначала обещали, потом пропадали. Ну и я переставал общаться с такими людьми.

— Какая у вас самая дорогая спонтанная покупка?
— У меня дома стоят два чемодана Louis Vuitton. Я сейчас иногда на них смотрю и думаю: зачем я их купил? Это было ещё в 2000-е. Не помню, сколько они стоили, но много. Весят по 15 кг каждый — жесть.

— Может, продать?
— Можно, но кому они нужны?

— Наверняка читали о новом тренде — сколько тратят на жизнь футболисты РПЛ. Верите, что игрок может жить на 30 тысяч рублей в месяц?
— Я только жил месяц на базе в Алма-Ате в июле, когда работал в «Кайрате». И не тратил вообще ничего. Меня кормили — а я никуда не выходил.

— Но разве игроки РПЛ не прибедняются?
— Если правда живут на базе — верю в такие цифры. Если игрок без семьи и живёт на базе, платить надо только за телефон.

— Когда были игроком, много тратили?
— Очень много, но я никогда не считал. Даже не знал цен. Когда есть деньги — ты на них не смотришь.

— А сейчас сколько в месяц тратите? Тысяч 300?
— Сильно меньше, конечно. Я живу соразмерно карману. Жить по средствам ― вполне нормальная история. Не чувствую себя ущербно. Сейчас осознаю, как бездарно распоряжался деньгами, когда они у меня были в большом количестве. Я не ценил это. Лучше бы помогал нуждающимся ещё в большем объёме, чем тогда это делал, а не шиковал.

— После той истории, когда потеряли 300 млн рублей, вы перестали пытаться вкладываться в какие-то другие бизнесы?
— Конечно, предлагали: и школу футбольную открыть, и ещё что-то. Но не вкладывался. А насчёт футбольной школы — мне сложно вложиться даже своим именем в школу, потому что тогда мне будет очень важно качество, это большая ответственность. А сам я не смогу сейчас это контролировать, уделять много внимания. Просто же так давать своё имя ради каких-то дивидендов не хочу — могу об этом пожалеть, если вдруг в этой школе произойдёт что-то плохое.

— Жизнь вообще справедлива?
— Всё справедливо — 100%. Я анализировал и понял, что отношение к жизни в определённый момент приведёт тебя ко всему, что должно случиться. Значит, своим отношением к жизни тогда я притянул к себе всех людей, из-за которых получил столько негатива, нервных переживаний и ещё и много клеветы в свой адрес.

— В интервью Нобелю вы обсуждали депрессию. Сами к ней были близки?
— Я — нет. У меня выработан иммунитет, характер закалён — в том числе из-за интернатовского детства. К тому же я менее склонен к чрезмерной эмпатии к другим людям. Может, это и плохо. Супруга у меня вот очень эмпатичный человек. А я всё в себе сдерживаю.

— В 2023-м вы работали с психологом. Сейчас продолжаете?
— Закончил. Мне сейчас комфортно. Помогло, наверное (улыбается).

— Вы говорили, что вас сейчас гораздо меньше узнают.
— Мне нормально. Ну вот за день до этого интервью в Москве меня узнали дважды. Наверное, если буду ходить без шапки в толпе народу, то узнает ещё какое-то число людей.

— Была история, когда узнаваемость вам помогла?
— Однажды в «Сапсан» без билета посадили.

— Ого.
— Во время карьеры, да. Мне нужно было срочно поехать из Москвы в Санкт-Петербург. Пришёл на вокзал, билетов в кассе не было. Я пошёл к проводнику и начальнику поезда, попросил. Они меня узнали и сразу посадили. Ехал на каком-то откидном сиденье.

«С надеждой, что всё изменится к лучшему, живу последние три года»

— Чего вы никогда не сможете простить?
— Предательства. Это банально, но это действительно сложно простить. Предательство, измену. Со всем остальным можно смириться.

— А что может растрогать?
— Из последнего ― фильм с Энтони Хопкинсом «Одна жизнь». Там про англичанина, который во время Второй мировой войны поехал в Чехословакию вывозить еврейских детей. Это такая лайт-версия «Списка Шиндлера». В конце фильма этого англичанина в пожилом возрасте пригласили на передачу, где весь зал оказался из тех людей, которых он спас. На этом моменте я прослезился. Пошёл даже в туалет в самолёте, чтобы меня никто не увидел, ха-ха.

— Нобелю вы говорили, что много-много лет на каждый Новый год просили и просите, чтобы не было войны.
— Всегда. И раньше, и особенно сейчас. Мне хочется, чтобы все люди жили в мире. Это моя мечта и желание. Скорее всего, это нереально. Но это моя идеальная картина мира.

— Есть надежда, что скоро всё изменится в лучшую сторону?
— Я с этой надеждой и живу на протяжении трёх последних лет.

— Вы сыну объясняете, что происходит? Денисов вот говорил, что его дети не смотрят телевизор вообще.
— У меня сын тоже не смотрит. Конечно, я много разговариваю с ним обо всём. Да и вообще стараемся с женой его воспитывать в тех ценностях, которыми живёт наша семья — доброта, честность, взаимоуважение. Думаю, нам это здорово удаётся.

— Где должен быть Александр Кержаков через пять лет, чтобы вы были довольны?
— Здесь главное не где, а с кем. Если я буду со своей семьёй, если все будут живы и здоровы — значит, всё хорошо. А чем заниматься — это на втором плане.

— А о чём сейчас мечтает Александр Кержаков?
— Это скорее не мечта, а желание: мне бы очень хотелось, чтобы Россия вернулась на международную спортивную арену. Это касается всех видов спорта. Болеть за своих — отдельное удовольствие. Это моё спортивное и личное желание.

Что касается жизни, то мы уже об этом говорили. Да, есть проекты, которые я бы хотел реализовать. Надеюсь, всё получится. Но это не первостепенно для моего счастья. Своё главное желание я, как всегда, загадал на Новый год.