Новак Джокович выиграл 24-й «Большой шлем» в карьере, после чего пустился в долгие рассуждения о том, как блокировал мысли о величии момента (и как не смог это сделать два года назад), где он черпает мотивацию в 36 лет, сколько ещё собирается играть и планирует ли вообще завершать карьеру.
«Просто молился, что на матчболе он не попадёт по мячу»
— Вы идеальный мастер камбэков. Вернулись в Австралию — выиграли Аделаиду и Australian Open. Вернулись в США — выиграли Цинциннати и US Open. Почему вы так легко делаете непростые камбэки?
— Не скажу, что это было легко. Легко по сравнению с чем? Мы не знаем, потому что мало кто из игроков бывал в таком положении. У людей есть истории камбэков. Я их люблю, они меня мотивируют. Конечно, в Австралии и здесь были разные обстоятельства. Я два года не играл на американской земле и последний раз, когда был здесь, проиграл в финале тому же игроку, которого сегодня обыграл.
Последние 48 часов я очень старался не зацикливаться на важности момента и том, что стоит на кону. Потому что так было два года назад, и в итоге я выступил ниже своего уровня, не смог показать свой лучший теннис, и меня переиграли.
Я выучил этот урок. Команда и родные знали, что в последние сутки нельзя меня трогать или разговаривать о том, что на кону стоит история (улыбается). Я очень старался не усложнять, придерживаться обычного распорядка, который привёл меня сюда, рассматривать этот матч как любой другой, который просто надо выиграть.
Но, конечно, в голове было много разных мыслей. Думал о том, «что если», воображал в голове, как это будет, если выиграю. Или если проиграю, но эти мысли я старался блокировать. Было очень непросто последние сутки не усложнять и просто правильно готовиться к матчу, но я смог. Я очень хорошо начал матч. Ключевым стал второй сет, почти два часа. Кажется, я никогда в жизни не играл такой долгий сет против такого топового игрока, как Даниил.
Он был лучше меня во втором сете, больше заслуживал победы в нём. Но мне как-то удалось всё перевернуть на тай-брейке. Когда это было нужно, я смог взять на одно очко больше, и этого было достаточно. После перерыва между сетами ко мне вернулась энергия. В третьем сете я чувствовал себя лучше, чем во втором. Во втором я выдыхался и ноги «уходили». Не помню, чтобы когда-либо настолько выматывался в длинных розыгрышах, как во втором сете. Но это понятно, ведь Даниил — один из лучших игроков в плане того, чтобы заставлять тебя играть лишний мяч, и у него мощная подача. Когда он попадает куда хочет и раз за разом оказывает давление на твоей подаче, это бесконечная история.
Было облегчением выиграть второй сет, а потом я просто молился, что он не попадёт по последнему мячу на матчболе. Не думал о празднованиях, ни о чём таком. Только выиграть матч, а затем обнять дочку с сыном, жену, родителей — самых близких, команду. В первую очередь я хотел разделить эти эмоции с ними.
Новак Джокович
Фото: Clive Brunskill/Getty Images
— Вы выиграли семь из последних десяти «Шлемов», в которых участвовали. Что-то меняли в этом году?
— Перемены происходят всегда, буквально каждую неделю или месяц что-то меняется в моём подходе к тренировкам, восстановлению, ментальным тренировкам. Я всегда стараюсь как-то улучшить свою игру, хотя бы на несколько процентов. Это постоянные попытки стать лучше, привнести какие-то вещи, которые будут работать, найти формулу. И даже когда находишь рабочую формулу, нет гарантий, что она будет работать в следующем году. Вообще, скорее всего и не будет работать. Это самый большой урок, который я выучил за карьеру.
Постоянно надо переосмысливать себя, потому что все так делают. Чтобы в 36 играть против 20-летних, мне надо делать больше, чем когда-либо, чтобы держать себя в форме, восстанавливаться и постоянно выступать на высочайшем уровне. И надо ментально и эмоционально поддерживать правильный баланс мотивации, вдохновения показывать свой лучший теннис и бороться с этими ребятами, страсти и весёлости спорта. Потому что я могу злиться на себя и стрессовать в дни тренировок или матчей. Это отнимает много энергии. Но можете считать меня перфекционистом.
Я не один такой. В разных видах спорта есть много великих чемпионов, которые добиваются успеха благодаря такому подходу, желанию совершенствоваться каждый день. Без конца. Поэтому Леброн Джеймс до сих пор играет или Том Брэди так долго играл. Такие великие люди вдохновляют. Это постоянный процесс, попытки внедрить определённые вещи, которые дадут мне преимущество против молодёжи.
— Когда вы проиграли Уимблдон, некоторые задавались вопросом, не началась ли передача эстафеты. Как этот матч на вас повлиял?
— Людям нравится говорить, есть много разных мнений. Мне неинтересно — да и не моё это дело — разбирать, что все говорят или думают, происходит ли сейчас передача эстафеты следующему поколению. Я сосредоточен на том, что нужно сделать, чтобы привести себя в оптимальное состояние и выигрывать главные трофеи нашего спорта. Ничто другое меня не волнует.
Для тенниса хорошо, что у меня очень хорошее противостояние с Алькарасом. Он — такое отдохновение для тенниса, великолепный, потрясающий игрок и замечательный человек.
Мы все хотим больше внимания и интереса к теннису. Чем больше людей включаются в теннис, тем лучше для всех нас. Но в конечном итоге в начале сезона моя цель всегда — выиграть все «Большие шлемы». Я бы сразу был готов подписаться, если бы мне сказали, что я выиграю три из четырёх и буду в финале Уимблдона. Есть небольшие сожаления, что не выиграл Уимблдон, но, знаете, у меня слишком много причин для радости и удовлетворения, чтобы реально сожалеть о чём-то.
Я буду продолжать. Чувствую себя отлично, меня до сих поддерживает команда, семья, окружение. «Большие шлемы» — главная цель, мой приоритет на весь сезон. Я не так много играю на других турнирах, важнее подготовиться и выходить на пик на «Шлемах». Эти моменты и эмоции мотивируют меня каждый день, когда я не играю на турнире. Да, иногда задаюсь вопросом, а зачем мне уже всё это после всего, чего я добился? Сколько ещё я хочу продолжать? Такие вопросы возникают в голове.
Но я не хочу бросать этот спорт, пока остаюсь на вершине, пока играю так, как играю, на высоком уровне, выигрываю главные турниры.
«Однажды, года через 23, и я уйду из тенниса»
— Сравните этот ваш доминирующий год с другими, когда вы бились с Роджером, Рафой и Энди. А сейчас у вас каждый раз новый соперник.
— Да, все четыре раза были разные соперники. Те противостояния были такими сильными, потому что чаще всего в финале я встречался с Роджером, Рафой или Энди. Сейчас всё иначе. Но пока я выигрываю, то не против играть на «Шлемах» против разных соперников (улыбается). Но в этом году у меня было три эпичных матча с Алькарасом, поэтому сейчас и говорят, что это новое противостояние.
Я сказал много хорошего о Карлосе, и я действительно так считаю. Для спорта хорошо, что появилось новое хорошее противостояние. Знаю, у него ещё отличное противостояние с Синнером, а ещё есть Руне, есть поколение Зверева, Циципаса, Медведева, эти ребята и сейчас в топ-5, топ-10 мира. Великолепные игроки.
Если судить по посещаемости «Шлемов», по хайпу вокруг них, дела у тенниса идут хорошо. Игроки приходят и уходят. Меня ждёт такая же участь. В конце концов однажды я уйду из тенниса, года через 23–24 (смеётся). И придут новые ребята. Но, полагаю, до тех пор вы будете чаще видеть меня.
— Вы говорили, что блокировали мысли о величии момента и что два года назад не смогли этого сделать. Что вы почувствовали после победы — облегчение, радость?
— В основном облегчение. Поэтому я не праздновал так, как на «Ролан Гаррос», не падал на пол, не прыгал от радости. Просто огромное облегчение, когда увидел, что он попал в сетку. Из уважения я хотел побыстрее подойти к сетке, пожать руки и обменяться парой слов. Дальше я хотел обнять дочку, потому что она сидела на первом ряду. Не знал, что её там посадят. Слишком много народу было в боксе, не хватило места для двух маленьких стульев (улыбается). Этот вопрос решала жена с командой, я не знал, кто там будет сидеть.
Потом я вышел на корт и увидел её. Она смотрела на меня, когда я сидел на скамейке. Улыбалась мне. Каждый раз, когда мне была нужна энергия невинного ребёнка, я получал её от неё. В самые нервные моменты, особенно во втором сете, когда мне надо было поднажать, почувствовать силу и лёгкость, она мне улыбалась и поднимала кулачок. Она была увлечена. Забавно, что ей шесть, сыну девять и они оба понимали, что происходит. Когда я только стал отцом, одним из желаний было дожить до победы на «Шлеме» у них на глазах и чтобы они осознавали, что происходит. Счастлив, что смог дважды это сделать в этом году у них на глазах, здесь и в Париже.
— Был момент, когда нацелились на 24 или 25, а потом момент, когда поняли, что это реально?
— Я на корте говорил, что в детстве мечтал выиграть Уимблдон и стать первой ракеткой мира. Осуществив это, я поставил себе новые цели. Цели важны для мотивации и ясности в подготовке, ежедневной работе, которая приведёт тебя к этой цели. Это очень важно для любого спортсмена.
По ходу карьеры мои цели становились всё выше и выше. Но, если честно, я так сильно и чётко не задумывался об истории, о количестве недель в звании первой ракетки или о рекорде по «Шлемам». Начал только три года назад. Потом понял, что уже близок к рекорду по неделям в ранге первой ракетки и, если я буду хорошо играть и здоровье позволит, у меня неплохой шанс на рекорд по «Шлемам». В тот момент «Шлемы» казались менее достижимыми, чем недели в ранге первой ракетки, но я верил. Верил, что смогу.
Сейчас я не думаю о том, сколько именно «Шлемов» хочу выиграть до конца карьеры. У меня нет точного числа. Они по-прежнему будут в приоритете как самые важные турниры, где я хочу показывать свой лучший теннис. Так будет и в следующем году, и не знаю, сколько ещё сезонов осталось в моих ногах. Посмотрим.
— Как думаете, что бы сказали семилетний вы, если бы знали, что у вас будет 24 «Шлема»?
— Тогда я об этом точно не мечтал. Мне кажется, у меня и так были достаточно большие мечты для семилетки — Уимблдон и звание первой ракетки мира. Попасть в такой дорогой и недоступный вид спорта — это уже высокие амбиции для ребёнка, у которого в семье никто не занимался теннисом, для мальчика в Сербии, на которую наложили санкции и эмбарго, в раздираемой войной стране.
Шансы были не на моей стороне, но мы смогли. Говорю «мы», потому что многому обязан своей семье, родителям, которые многим пожертвовали ради меня. Это не клише, а на самом деле так. Это было невероятно тяжело, они прошли через многие трудности и ужасы. Когда задумываешься об этом, последнее, о чём хочется думать в их положении, — это о поддержке ребёнка в дорогом виде спорта. Важнее было добыть пропитание. Так что это невероятный путь, которым мы все можем гордиться.
Такое воспитание и мой детский опыт позволяет ценить этот или любой другой большой момент своей карьеры в истории этого спорта. Так что тогда я не думал о том, чтобы войти в историю, потому что это казалось чем-то очень далёким. Но три-четыре года назад я начал верить, что у меня неплохие шансы.