Дмитрий Турсунов стартовал на «Ролан Гаррос» с победы над Потито Стараче. Дмитрий надёжно действовал на своей подаче и позволил итальянцу заработать четыре брейк-пойнта, но все их отыграл. По соотношению ударов навылет и ошибок Турсунов показал едва ли не идеальную игру — 50 на 15. Россиянин выиграл со счётом 6:1, 7:5, 6:2, а после матча рассказал о самой встрече, отвлекающих факторах, грунтовом сезоне в целом, любимых передачах и книгах, а также о многом другом.
— Как прошёл матч? Вроде вы начали очень резво, а потом возникли проблемы.
— Ну так на корте не только я один присутствовал. Ещё и соперник может по ходу матча делать какие-то выводы, менять свою игру. Он стал подавать чуть более вариативно. В принципе, огромной разницы не было. В первом сете я несколько раз принял очень удачно, у меня получились связки хороших приёмов в двух геймах, когда я принимал очень глубоко. Может быть, он не ожидал с самого начала, что у меня получится принимать так хорошо.
Турсунов: «Как раз сегодня после второго сета сидел, а мне мужчина за моей спиной: «Дим! Ты после матча подпиши кепку, пожалуйста. Мы тут сидим, за тебя болеем». Мне кажется, очень многие забывают подумать о том, что идёт матч».
Очень часто это бывает – когда решает разница в двух-трёх розыгрышах. Где-то на «ровно» ты можешь выиграть два мяча и сделать брейк, а в следующем сете этого может не произойти, и разница в счёте будет немного больше сгущать краски, чем это есть на самом деле.
— Как раз в третьем сете при счёте 1:2 на вашей подаче очень много раз было «ровно», вы даже запулили мяч по «пролетающему» самолёту с камерой.
— Просто этот самолёт ездит по проводу туда-сюда. Даже посреди розыгрыша – им-то по барабану, им нужно его с одного стадиона переместить на другой. Я просто отвлёкся на него. Нужно было выпустить пар. Мог и в человека, конечно, ударить (улыбается), но лучше всё-таки в самолёт.
— Судья вам дал предупреждение за это.
— Нас автоматически предупреждают, если мяч вылетает за пределы корта. Точнее, если ты сам его выбиваешь. Ничего страшного.
— Там ещё телегу какую-то громкую везли, вы давали понять судье, что она вам мешает начать розыгрыш.
— Там много чего происходит. Периодически какие-то вещи отвлекают. Наверное, сложно прекратить катание телеги или летание этого самолёта, или повлиять на то, чтобы голуби не летали над головой во время подачи. Поэтому надо как-то уметь с этим бороться.
— Есть какой-то для вас особый раздражающий фактор во время игры?
— Много есть чего, что раздражает.
— Может, зрители, комментирующие ваши действия?
— Да, у нас есть такие «зрители». Как раз сегодня после второго сета сидел, а мне мужчина за моей спиной: «Дим! Ты после матча подпиши кепку, пожалуйста. Мы тут сидим, за тебя болеем». Мне кажется, очень многие забывают подумать о том, что идёт матч. Они заплатили за билет, поэтому можно «тренировать», подсказывать, говорить всё, что хотят. Много чего раздражает, но больше всего раздражает то, что исходит от людей, находящихся при теннисе, – если судья начинает чуть-чуть «тупить», например. Потому что ты ожидаешь от этих людей, что они понимают ход матча, как он потенциально может сбить тебя с ритма. Это очень легко сделать во многих случаях. По-моему, они недавно дали «затяжку времени» на второй подаче, на брейк-пойнте. То есть у него просто забрали гейм. Причём это сделал достаточно опытный судья.
— А где вообще лучше уровень организации из турниров «Большого шлема»?
— Мне сложно судить. В Европе и Австралии, наверное, получше, потому что проживание достаточно близко к кортам. На US Open надо ехать минут 30, если без пробок. Но чаще всего там бывают пробки, поэтому пока ты доберёшься с Манхеттена до турнира, пройдёт достаточно много времени. Очень сложно бывает, если тебя поставили на утренние матчи. Если тебя поставили в расписании на 11 часов, то тебе надо выехать часов в 7 из гостиницы, а ещё ведь надо успеть проснуться и позавтракать.
— На «Ролан Гаррос» что-то поменялось в этом году?
— С точки зрения жилья – я здесь относительно недалеко нахожусь. Есть какие-то свои нюансы. Допустим, в силу того, что здесь огромное количество людей, очень сложно ожидать, что всем всё будет идеально. Кого-то всё равно что-то будет не устраивать в определённой ситуации. Может быть, мне не нравится играть утренние матчи. Но если меня поставят их играть, я же не буду говорить, что организация плохая из-за этого момента. Кого-то же надо утром ставить.
— А вообще как вам организация вашей жизни со всякими возможными мероприятиями с участием теннисистов? Вот на Эйфелевой башне была организована вечеринка…
— Меня там не было, потому что я был в Ницце в тот день. В принципе, никаких нареканий нет.
Турсунов: «Мы с Кукушкиным как раз смотрели в раздевалке финал Дельбонис – Гулбис. Он проиграл Дельбонису в первом круге, а я проиграл Гулбису. И я сказал, что один из нас будет лошара, потому что один проиграл победителю, и это как бы не так плохо, а другой – финалисту. И я ему после матча сказал: «Миш, ты лошара». — «Да я по жизни лошара»».
— Ну, они вам нужны? Они вам нравятся? Вы принимаете участие с удовольствием? Для кого это всё организуется?
— Я думаю, что больше для спонсоров. Думаю, игроки спокойно могут себе и в раздевалке закатить такую же вечеринку (улыбается). Идут публикации в прессе, получается реклама турнира. Это надо всё понимать, что половина журналов, всякой светской белиберды, жёлтой прессы – это всё то же самое. Это своего рода реклама. Тут делается всё то же самое, только на Эйфелевой башне.
— Вы упомянули Ниццу. У вас там был очень напряжённый четвертьфинал с Гулбисом, который потом стал чемпионом турнира. Какие мысли обычно возникают в этот момент?
— Мы с Кукушкиным как раз смотрели в раздевалке финал Дельбонис – Гулбис. Он проиграл Дельбонису в первом круге, а я проиграл Гулбису. И я сказал, что один из нас будет лошара, потому что один проиграл победителю, и это как бы не так плохо, а другой – финалисту. И я ему после матча сказал: «Миш, ты лошара». — «Да я по жизни лошара». Это шутка, конечно. У меня были очень хорошие возможности выиграть, я ими не воспользовался. Где-то ему чуть-чуть повезло – на брейк-пойнте на его подаче при счёте 5:5, когда он каким-то чудом перебросил через меня свечку. Но опять же, даже если бы я сделал тогда брейк, всё равно надо бы было ещё раз подавать на матч. И не факт, что я выиграл бы этот матч. Но суть не в этом, а в том, что можно выиграть отдельный матч у любого и проиграть любому, но в турнире надо выиграть пять матчей подряд. Поэтому если бы я выиграл тот матч, это бы мне не гарантировало успех в следующих двух кругах. С другой стороны, мне понравилось, как я играл. Конечно, расстроился, но не было такого, что прямо пойти и убиться головой об стену. Такое чаще происходит, когда ты упускаешь что-то, или ты знаешь, что где-то что-то сделал не так, или допустил какие-то грубые ошибки, которые мог не допустить. В этом матче я играл хорошо. Да, я не смог выиграть последний гейм на своей подаче, и свечкой меня перебросили, но он тоже не начинающий игрок, не чайник.
— В целом уровнем тенниса в этом грунтовом сезоне вы довольны?
— У меня получился интересный грунтовый сезон (смеётся). Сейчас лучше, чем начинался. Но на это есть свои причины, надо делать выводы, надо подстраиваться, если что-то не работает. Я сумел перестроиться, сделать изменения в своём подходе к теннису. Это приносит какие-то плоды. Небольшие на данный момент, но это лучше, чем ничего. Главное, теперь это продолжать. Потому что если каждый раз прерываться, начинать радоваться какому-то успеху и переставать делать то, что ты делаешь, то всё будет идти волнами.
— Ваш следующий соперник на «Ролан Гаррос» — Куэрри. Что про него скажете?
— Неприятный, на этих достаточно быстрых кортах он опасный – подаёт очень хорошо. Если у него идёт подача, то очень мало что можно сделать. В принципе, по стилю он чуть-чуть напоминает Гулбиса, но тот получше играет сзади и лучше двигается. Но по подаче и удару справа они, наверное, схожие игроки. Надо быть готовым бороться до конца. Понятно, что это не Рафаэль Надаль, но здесь очень много игроков, которые умеют играть в теннис.
— Вы назвали Кукушкина. А с кем вы больше общаетесь из теннисистов?
— Я, в принципе, хорошо общаюсь со всеми игроками. Конечно, больше с русскоязычными. Думаю, что с каждым из них могу сходить поужинать или просто вместе провести время.
— Вы интеллектуальный теннисист. Нет ли у вас недопонимания с другими спортсменами? Всё-таки бытует мнение, что среди спортсменов не так просто найти собеседника.
— Я не думаю, что все спортсмены без чувства юмора и с ними тяжело говорить. Конечно, такие есть, на мой взгляд. Кто-то сходится характерами, кто-то нет. Так происходит в любой группе людей. Все — обычные люди. Есть такой момент, что все немного с завышенной самооценкой, но это нормально, иначе в спорте ничего не добиться. И вообще, если ты хочешь чего-то добиться, то ты должен верить, что ты лучше, чем кто-то другой.
— Что смотрите из фильмов? Может быть, что-то читаете?
— Когда прихожу в номер, чтобы расслабиться, смотрю «Уральские пельмени». Много начал читать книг, но ни одну не могу закончить. Некоторые на английском. В последнее время я читал басни Крылова. Или «Братья Карамазовы» никак не закончу. Это по настроению, как пойдёт.
Ведь если читать «Братьев Карамазовых», когда ты хочешь расслабиться, это бесполезно. После минут десяти чтения такого серьёзного произведения у меня мозг начинает свистеть, как чайник.
— Почему вы вообще выбрали такое серьёзное произведение?
— Просто закачал приложения в телефон и на айпэд, где есть книги, классика. В 12 с половиной лет, когда я уехал, я очень мало что читал на русском. Было желание наверстать упущенное, ведь большинство людей читает это в школе. А я в школе в Америке читал другие вещи. С другой стороны, я думаю, что некоторые серьёзные произведения в школе читать слишком рано. «Войну и мир», например. Я этот роман не читал, но могу представить, что это тяжело. Даже некоторые произведения Чехова сложны для восприятия. Кстати, когда я читал «Преступление и наказание» на английском, я сидел параллельно со словарём. На одном телефоне был включён словарь, а на другом – книга. Это очень сложное произведение, я половину слов не знал. И когда я переводил со словарём, я понимал, насколько у Достоевского изощрён язык.