Дмитрий Турсунов, к сожалению, не смог закончить свой матч второго круга на «Ролан Гаррос» против Виктора Ханеску, снявшись при счёте 4:6, 6:6 (1:3). Причиной отказа россиянина стало обострение травмы левого подколенного сухожилия. На послематчевой пресс-конференции, в которой принял участие и специальный корреспондент «Чемпионат.net», Дмитрий рассказал о состоянии здоровья, о том, что не знает причин своих травм, об отношении к советам с трибун, о неискренности игроков «Большой четвёрки» и многом другом.
— Какова причина вашего отказа?
— Травма левого подколенного сухожилия.
В парном разряде в твоём распоряжении только половина корта, поэтому ты почти не бегаешь, просто стоишь где-то. Не знаю, посмотрим. Мы можем выйти и попробовать сыграть.
— Вы повредили его сегодня?
— Нет, из-за него я снялся и с Рима, и с Дюссельдорфа.
— Это мешало вам в матче первого круга?
— Не то чтобы мешало, но я знал, что травма ещё не зажила до конца, так что пытался избегать определённых движений.
— Почему вы решили сняться во время тай-брейка? Это достаточно необычное решение.
— Я бежал за укороченным – то ли в последнем розыгрыше 12-го гейма, то ли в первом розыгрыше тай-брейка. Тогда я почувствовал боль, а спустя пару розыгрышей он пробил мне под форхенд, и я не смог подойти к мячу. Подавать я тоже не мог – по сути, я не мог делать ничего. Так что мне пришлось прекратить борьбу. Кстати, мне кажется, что вы не вполне уверены в реальности моей травмы, нет?
— Нет, нет.
— Ок. Потому что если хотите, можете посмотреть на результаты анализа, где виден трёхсантиметровый надрыв.
— Нет, я просто хотел понять, как всё было, поскольку не видел ваш матч. Простите.
— Да, я понимаю. Всё в порядке.
— Каков прогноз по поводу того, когда вы сможете вернуться на корт?
— Местный доктор сказал, что мне нужно пропустить три – четыре недели. Но каждый случай, каждый организм индивидуален – так что восстановление может занять как большее, так и меньшее время. Но он отталкивался от результатов проверки ультразвуком, а качество там получается не слишком хорошим, так что в основном он строил прогноз на догадках и на своём прошлом опыте.
— Как вы оцениваете свои результаты за последний год?
— Во всяком случае, сейчас всё лучше, чем в прошлом году, потому что я хотя бы играю матчи. Конечно, у меня было несколько травм, и, пожалуй, в последние годы именно это является моей главной проблемой. Я чувствую, что играю неплохо, и если мне удастся провести несколько матчей подряд без проблем со здоровьем, это будет хорошо. Все смеются, когда я говорю, что старею, – но по меркам профессионального спорта я действительно нахожусь в достаточно солидном возрасте. Так что сейчас играть и не получать травмы – это уже будет шаг вперёд, который мне пока что не даётся.
— В чём вы видите причины своих травм?
— Если бы я знал, то, думаю, я бы их не получал (смеётся). Мне нужно найти кого-то, кто сможет ответить на этот вопрос и разработать программу, которой мне надо следовать, что бы это ни было: заниматься йогой, парить в воздухе, курить травку… Но на самом деле мне приходится идти путём проб и ошибок, проверять, что работает, а что – нет, анализировать различные варианты.
На этом английская часть пресс-конференции завершилась. На остальные вопросы Дмитрий отвечал на русском языке.
— Дмитрий, это та самая травма, о которой вы говорили после первого матча?
— Да.
— Она вас беспокоила на протяжении всей сегодняшней встречи?
— Она присутствовала, конечно. На последнем тай-брейке предыдущего матча я её чуть-чуть дёрнул – не так, чтобы очень сильно, но почувствовал дискомфорт. Я не хотел об этом сразу говорить, поскольку многие люди могли бы воспользоваться этой информацией не в благих целях. Половину времени нам нельзя говорить об этих вещах. В любом случае, боль была не очень сильная, и ситуация казалась мне не такой серьёзной, как после первого очка на тай-брейке сегодня. Я побежал за укороченным мячом, приземлился на эту ногу и сразу понял – «Уже всё» (улыбается).
— Что теперь делать с парой?
— Посмотрим. У нас такие правила, что мы можем выйти и играть, даже несмотря на то что я снялся с одиночки. В Дюссельдорфе я играл пару, но одиночку не мог играть. В парном разряде в твоём распоряжении только половина корта, поэтому ты почти не бегаешь, просто стоишь где-то. Не знаю, посмотрим. Мы можем выйти и попробовать сыграть. Я эту тему не хочу сейчас затрагивать, ведь я только что вернулся от врача. В любом случае, не думаю, что стоит ожидать от нас каких-то больших результатов. Если мы выйдем на площадку, желательно хотя бы просто закончить матч.
Если мне с самого начала матча кричат после каждого розыгрыша: «Ничего, ничего, давай дальше», успокаивают и пытаются тренировать – это совсем другое. Поддержка для меня важна только тогда, когда она не перерастает в помеху.
— Врачи что-то делали с вашей ногой?
— Нет, ничего особенного. Ультразвуком посмотрели, это что-то типа МРТ. Специальной «штучкой» они водят по мягким тканям, и на экране показывает жалкое подобие хорошего МРТ.
— Вы говорили о том, что вам придётся пропустить 3-4 недели…
— Это слова французского доктора. Он давно тут работает и, насколько я знаю, любит всё чуть-чуть преувеличивать. Но да, он сказал, что две, три или четыре недели лучше воздержаться. Он отталкивался от этого не лучшего снимка, и на этом основывал свои выводы. Наверное, лучше бы ему посмотреть на нормальное МРТ, после чего делать вывод.
— Вы будете делать МРТ?
— Чуть позже, поскольку для начала я должен был с вами здесь посидеть (улыбается). После этого должен буду подписать какие-то документы по поводу одиночного матча. Не знаю, я не смотрел расписание, поэтому не знаю, когда должен играть пару.
— Как думаете, может быть, вы сделали что-то не так во время перерыва на дождь?
— Конечно, всегда думаешь об этом. Можно было сделать то, а можно другое. Сейчас не хочу разбираться в этом. Возможно, какие-то вещи я делал не так, как нужно. В любом случае, это не такая старая травма, она присутствовала неделю назад. Когда я приехал из Дюссельдорфа, то первый раз потренировался только в воскресенье. Всё это время я не играл. Не думаю, что при моём нынешнем уровне реально выигрывать два-три матча. Я вообще не ожидал, что смогу пройти первый круг и закончу ту встречу. К счастью, она получилась такой, что у нас не было особо много беготни. Сегодня же было чуть прохладнее. Возможно, надо было больше разминаться или положить какую-то грелку. Опять же, если корабль течёт со всех щелей, то можно жвачкой заклеить одну дырку, но это тебя не спасёт. Как мёртвому припарка.
— Если бы вы узнали, что у соперника были какие-то психологические трудности в тот момент, то не снялись бы с матча? Или вы играли до последнего и тянуть больше уже не могли чисто физически?
— Я не знаю, какие у него там были психологические трудности. Не уверен, что он бы собрал вещи и ушёл с корта. Это единственное, что могло бы меня заставить остаться на площадке.
— Вам зрительская поддержка помогает?
— Смотря что вы подразумеваете под «зрительской поддержкой». Если мне с самого начала матча кричат после каждого розыгрыша: «Ничего, ничего, давай дальше», успокаивают и пытаются тренировать – это совсем другое. Поддержка для меня важна только тогда, когда она не перерастает в помеху.
— То есть вас раздражают неквалифицированные советы с трибун?
— Нет, они могут быть и квалифицированными, это неважно. Если вы будете писать чьё-то интервью, а я приду и начну корректировать там и сям, вам вряд ли это понравится. Когда ты играешь, у тебя есть тренер, и только его мнение тебе интересно. К тому же часто бывает, что на первом матче зрителей вообще нет, а ко второму, когда ты уже выиграл один раз, начинают подтягиваться многочисленные советчики. Это совсем не поддержка.
— Простите за такой вопрос, но как вас правильно звать – Дима или Митя?
— Как хотите, хоть Дмитрий, хоть Дмитрий Игоревич. Вообще, родители звали всегда меня Митей, но уже много лет все называют Димой, так что я привык и так, и так.
Нам говорят о том, что если вы не уверены в чём-то, то лучше вообще не отвечайте на вопрос. Я с этим не очень согласен, ибо мы тогда все будем, как Роджер или Новак: «Это мой любимый турнир. Мне очень приятно», и тому подобное.
— Вы сказали о том, что вам запрещено говорить о некоторых вещах какое-то время. То есть есть специальные люди, следящие за этим?
— Нам говорят о том, что если вы не уверены в чём-то, то лучше вообще не отвечайте на вопрос. Я с этим не очень согласен, ибо мы тогда все будем, как Роджер или Новак: «Это мой любимый турнир. Мне очень приятно», и тому подобное. Впрочем, если бы я после первого матча рассказал о том, что почувствовал боль и есть подозрения на травму, то сразу же начались бы различные домыслы о моей спортивной форме. Мне уже высказали сегодня о том, что я играл на тотализаторе, оказывается. Я понимаю, что это отдельные лица, а не общее мнение. Просто ты уже не знаешь – что можно говорить, что нельзя. С одной стороны, общение с прессой должно быть общением, а не шаблонными ответами, с другой стороны, иногда ты пытаешься быть искренним, но это создаёт больше проблем. Я стараюсь иногда что-то фильтровать, но не всегда получается (улыбается).
— Вы поддерживаете мнение Эрнеста Гулбиса о том, что «Большая четвёрка» крайне скучна?
— Они должны давать такие интервью, поскольку у них есть пресс-агенты, которые им говорят о том, что надо или не надо сообщать. А то не дай Бог, кто-то может подумать, что они расисты, шовинисты или кто-то ещё. Хотя эта же «четвёрка» высказывает в раздевалке порой совершенно противоположное мнение тому, что они говорят в прессе. Понятно, что, прочитав какое-нибудь интервью, ты понимаешь, что этот человек не особо честен. Впрочем, когда они после матча говорят о том, что это их любимый турнир и они обожают эту публику, то публика в восторге. Кому что нравится (улыбается).
— Вам комфортно играть в утреннее время, или вы тяжело просыпаетесь?
— У нас такой график, что у нас нет графика. Мы не можем, допустим, каждый день ложиться спать в 10 часов вечера, поскольку иногда твой матч начинается в 10 часов. Тот же Роджер в Риме начинал играть в 11 часов. Понятно, что если он привык ложиться в 10, а на следующий день ему играть в 11, то к этому времени его уже начнёт клонить ко сну. Ты стараешься отталкиваться от следующего матча. Я не могу причислить себя к «совам» или «жаворонкам». У меня нет такого, что утром я не могу встать, а вечером не могу заснуть. Сложности возникают только тогда, когда организаторы ставят твой матч на день, но по различным причинам встречи до этого затягиваются, и ты выходишь вечером, а следующий матч стоит на утро. Впрочем, организаторы стараются такие моменты предусматривать и так не делать. В целом же, мне всё равно когда играть – утром или вечером. Утром бывает прохладнее, чем днём, но это тоже не особо важно.
— Как проведёте оставшееся время в Париже?
— Здесь есть очень хорошая лаборатория, где можно сделать качественное МРТ. Буду делать это, потом сделаю ультразвук, в общем, есть чем заняться (смеётся). Только если, конечно, вы мне не предлагаете куда-то пройтись.
— В этом году «Ролан Гаррос» совпал по срокам с многочисленными акциями протеста французов против однополых браков и возможности таким семьям усыновлять детей. Вы что думаете по этому вопросу?
— Я не выходил протестовать ни за ту, ни за другую сторону. Я рос в Калифорнии, а у нас там есть такой город, как Сан-Франциско. Он считается центром гомосексуализма, поэтому я особых проблем с этим не испытываю. Мне абсолютно это безразлично. Вообще, знаете, многие браки между мужчиной и женщиной тоже выглядят необычно. В Индии 13-летняя девушка может выйти замуж за взрослого мужчину. И что теперь? Это тот же самый брак, как и брак между двумя мужчинами. Он создан не на любви, а на чём-то другом.
— То есть между мужчинами не может быть любви?
— Это не двухминутный ответ. Я придерживаюсь того, что свадьба отныне не является единичным событием в жизни. Люди разводятся, женятся, в наше время это не создаёт никаких проблем. Многие люди придерживаются той версии, что мужчина и женщина созданы Богом, они должны жениться раз в жизни и по любви, и т.д. Я считаю, что у нас многие женятся просто по расчёту. Многие дамы выходят замуж за мужчин только потому, что у них есть деньги, а многие мужчины женятся на женщинах только потому, что у них есть силиконовые груди или надутые губы. Брачный союз это не то же самое, что любовь. Не надо путать эти понятия. А вот если двое мужчин или две женщины любят друг друга, то почему бы им не быть вместе? Единственное, это упирается в налоги, в усыновление детей и во что-то ещё. Впрочем, нельзя забывать, что существуют моральные уроды, которые живут с женщиной, издеваются над ней и бьют детей. При этом два гомосексуалиста способны вырастить ребёнка и воспитать лучше, чем тот моральный урод, который избивает его самого и его маму. Кому вы бы отдали ребёнка? К сожалению, не у всех людей находятся ответы на все вопросы.