Ровно 10 лет назад, 5 июля 2007 года, в три часа утра по московскому времени президент Международного олимпийского комитета Жак Рогге неторопливо поднялся на сцену отеля Real Intercontinental в Гватемале, открыл конверт и сказал одно слово: «Сочи». Впервые Россия получила право на проведение зимних Олимпийских игр. Как ни относись к этому событию спустя столько лет, очевидно одно: это была великая ночь, которая вошла в историю российского спорта.
Жак Рогге
Фото: Reuters
Заместитель главного редактора «Чемпионата» Евгений Слюсаренко нашёл идеального собеседника для такой даты: Елена Аникина, председатель правления заявочного комитета «Сочи-2014», — человек, имевший к заявке нашего города самое прямое отношение с момента очередного возникновения этой, казалось бы, фантастической и нереальной затеи: провести зимнюю Олимпиаду в субтропиках.
Фото: Из личного архива Елены Аникиной
«Какие могут быть горы в Ясной Поляне?»
— Весной 2005 года я услышал об очередной, третьей за 15 лет идее подать заявку Сочи на зимнюю Олимпиаду и отреагировал, как и большинство: «Опять? Это уже не смешно». Сочи пытались выдвинуть и в советские времена, и в новейшие российские, и всегда это воспринималось как анекдот.
— Когда сейчас говорят о каком-то заранее продуманном и реализованном плане государства – всё это не совсем так. Точнее, так было, но уже потом. А сначала была давняя мечта Владимира Потанина – сделать в нашей стране горнолыжный курорт мирового уровня. Помню это историческое совещание в его кабинете: вдохновенно что-то рассказывающая Светлана Гурьева (между прочим, легендарный персонаж – ещё в конце 60-х годов она написала статью, где предсказала проведение Игр в Сочи!), в то время президент Олимпийского комитета России Леонид Тягачёв и сам Потанин. Поговорили и решили: всё, надо строить горнолыжный курорт. А я была привлечена к этому проекту в качестве административного директора «Интерроса», и в мои обязанности входили в том числе строительные проекты. И при этом, как можно догадаться, я мало что понимала – и в горнолыжных курортах, и в спорте в целом. Я вообще до того момента была совершенно неспортивным человеком. Когда на этом совещании произнесли: «Красная поляна», я не сразу поняла и ещё подумала: «Хм, Ясная поляна… Лев Толстой… Какие там могут быть горы?».
— То есть идея Олимпиады в Сочи возникла именно тогда?
— Нет. Это 2004 год примерно, впереди было ещё много шагов. Сначала мы заказали исследование у канадской компании Ecosign – можно ли вообще в сочинских горах что-то построить? Целый год они изучали эти места в разные сезоны, делали свои расчёты, и по итогам мы получили четыре огромных тома исследовательских материалов. И вывод: да, горнолыжный курорт строить можно. Лучшее место – Энгельманова поляна. Но это государственный заповедник. Номер два по приоритетам – Роза хутор. Шла финальная презентация, делал её глава Ecosign Пол Мэтьюз, и именно тогда Потанин и глава Росспорта Вячеслав Фетисов спросили: «А можно там провести зимнюю Олимпиаду?». Мэтьюз взял ещё три месяца, исследовал возможность строительства санно-бобслейной трассы, других горных объектов и дал утвердительный ответ. 2005 год. Вот тогда-то всё завертелось.
Брелок с логотипом Сочи-2002, оставшийся со времён провальной заявки середины 90-х годов
Фото: Борис Валиев, Фейсбук
— Считается, что импульс заявке придал президент России Владимир Путин, сразу заинтересовавшийся проектом.
— Это не совсем так. Конечно же, с ним тема заявки Сочи была согласована. Но активное и публичное участие президента страны началось чуть позднее и, действительно, без его поддержки мы бы вряд ли выиграли. А пока надо было сформировать заявочный комитет и выбрать руководителя. Первым кандидатом, на которого мы какое-то время ориентировались, был Дмитрий Сватковский – наш олимпийский чемпион по современному пятиборью, директор заявочного комитета «Москва-2012». Честно скажу, они и Александр Чернов – мои первые учителя в заявочных процессах, до них я мало что смыслила в этих вопросах. Но потом у Димы сменились планы, и возникла кандидатура Дмитрия Чернышенко. Ее предложил, если не ошибаюсь, Фетисов. Чернышенко в те годы был на слуху как молодой и успешный организатор спортивных маркетинговых мероприятий, успешный бизнесмен. Потанин попросил с ним познакомиться, и Дима пришел ко мне на собеседование. Сейчас это, конечно, смешно звучит.
— И как он вам показался?
— Дима впечатлил своей высокой организованностью и «западным» подходом и имиджем. На собеседование он пришел полностью подготовленным, с ноутбуком, с цифрами и графиками на английском. Для тех времён это было необычно. Сразу стало понятно, что мы можем заполучить профессионального человека из мира бизнеса. Потанин и Фетисов сразу сделали на него ставку, Тягачева и тогдашнего мэра Сочи Виктора Колодяжного пришлось немного убеждать. Чернышенко стал генеральным директором, я – председателем правления. Дима собрал команду молодых предприимчивых ребят, которые фантастически отработали во время всего заявочного процесса.
«Самаранч сказал: «Вряд ли вы победите»
— Вы тогда понимали, что ввязываетесь в проект, у которого просто нет шансов?
— Тогда – нет. Сейчас, конечно, понятно, что это была чистая авантюра. Если бы ко мне теперь кто-то пришёл с такой заявкой, я бы рассмеялась. Помогла, как ни парадоксально, моя слабая осведомлённость в олимпийской тематике на тот момент. Плюс системность и профессионализм Чернышенко и его команды. Ну и энтузиазм – этого у всех нас хватало.
— Вам кто-то говорил, что вы не сможете победить, за два года ничего нельзя сделать?
— Помню, у нас была встреча с Хуаном-Антонио Самаранчем, который хоть к тому моменту уже не являлся президентом МОК, но имел колоссальное влияние на все процессы. Он всегда максимально благожелательно относился к нашей стране, и нам было важно знать его мнение. Самаранч тогда сказал: «Вряд ли вы победите. Скорее всего, Игры 2014 года получит Зальцбург, у них почти всё готово. Пусть эта заявка станет для вас тренировкой, а вот через четыре года появятся шансы». Мы, конечно, поникли, понимая, что Самаранч говорит правильно и по делу. Поэтому решили просто идти шаг за шагом. Для начала – попасть из расширенного списка заявителей в шорт-лист кандидатов. Хотя бы не проиграть соседям — Алма-Ате и Боржоми. Хотя и это было непросто – мы до конца шли в неофициальных рейтингах далеко не на первых местах. Получилось. Уф, выдохнули, пошли дальше.
— В 2006-2007 годах в Сочи на месте будущих олимпийских объектов не было в буквальном смысле ничего, пустота. Что вы показывали членам оценочной комиссии МОК и другим специалистам, регулярно туда приезжавшим?
— Вы правы, в горах во многих местах были только козьи тропы и гуляющие коровы. Какое-то время мы просто возили людей на вертолётах и сверху показывали: мол, вот здесь и здесь будет, как говорится, город-сад. Во время визитов оценочной комиссии что-то завешивали баннерами, даже изображали работающий аэропорт, который работал далеко не на полную мощь. Мы «продавали» иллюзию, мечту, практически устраивали в театр – сейчас-то об этом можно спокойно сказать. Впрочем, члены оценочной комиссии МОК всё прекрасно понимали и видели. После того как мы стали кандидатами, к нам подошла член МОК из Швеции Гунилла Линдберг, очень деловая и профессиональная женщина, и строго сказала: «Теперь пора начать работать всерьёз».
— Ну а что можно было сделать за оставшийся год до выборов?
— Ну, по крайней мере построить представительское жильё в горах, куда можно приглашать гостей. Потанин лично принял решение и профинансировал строительство шале, оно до сих пор там стоит, во время Игр там был центр бобслея. Мы его называли «тирольский домик», потому что строила его австрийская компания. Перед ней поставили задачу — сдать под ключ за пять месяцев, что было непросто. Австрийцы работали круглосуточно, но помню, как за час до приезда очередных важных гостей мы ещё что-то там прикручивали в туалетах. Этот домик стал нашей горной штаб-квартирой – там не стыдно было проводить встречи, устраивать ужины, приглашать гостей. Это место послужило нам очень хорошо.
Владимир Путин и Хуан Антонио Самаранч
Фото: РИА Новости
«Построить на месте трассы американские горки? Вы о чём?»
— Какие-то претензии к заявочному комитету от МОК высказывались?
— Публично — никогда, это в МОК просто не принято. Честно говоря, я не всегда это понимаю, я как раз сторонник полной правды. У них же принято или хорошо, или ничего. Какие бы ни были провальные мероприятия, они всегда будут говорить: есть прогресс, всё замечательно. Потому что МОК критику организаторов воспринимает как критику самих себя. Это они доверили, это был их риск, и им же полностью разделять ответственность.
— А непубличные разговоры?
— Один на один они, конечно, могут что-то сказать. Это же обычные живые люди. Поначалу я, допустим, как огня боялась тогдашнего президента Международной федерации бобслея Боба Стори. Вот член МОК и президент Международной федерации хоккея Рене Фазель – добрый и открытый человек, один из немногих, кто сразу говорил о поддержке России и активно нам помогал. А Стори более жёсткий и строгий. Если мы ему предлагали какую-то нелепость, то он мог нас просто высмеять. Как-то раз, помню, спросили у него, можно ли потом сделать на бобслейной трассе какую-то развлекательную зону. Что-то типа американских горок. Какое же у него было лицо! Он по-настоящему оскорбился за свой спорт: «Вы о чём говорите?». После этого мы с Димой старались как-то поосторожнее фонтанировать идеями с такими профессионалами.
— Хорошо, а за счёт чего в итоге наша заявка перевесила конкурентов?
— Думаю, нам просто поверили. За два года мы сумели расположить к себе членов МОК, которые, собственно говоря, и нажимали кнопки во время голосования. Сколько же мы с Чернышенко провели встреч, сколько налетали по всему миру, скольким людям пожимали руки! Глупо было конкурировать с Зальцбургом в плане инфраструктуры и опыта проведения соревнований. Мы сделали ставку на человеческие отношения. Мы рассказывали о своей мечте и предлагали дружбу и просили о помощи. Кое с кем я поддерживаю добрые отношения до сих пор – можно сказать дружим семьями.
— Вот так просто подходили и дружили — хоть и сами признаете, что в начале мало ориентировались в этом мире?
— У нас были фантастические зарубежные консультанты — думаю, лучшие среди всех городов-претендентов. Слава богу, что мы имели такую финансовую возможность — нам помогало и государство, и пул спонсоров, созданием которого занимался Потанин. Тогда и появились Джон Тибс, Эндрю Крейг, Терренс Бёрнс и другие наши помощники. Помните фильм «Дьявол носит „Прада“? Когда главная героиня приезжает на приём, у неё за спиной две девочки, подходят гости, и они ей на ухо: „Мадам такая-то, господин такой-то“. Вот Эндрю Крейг был тем самым человеком у меня за спиной: как только мы видели кого-то важного, Эндрю говорил: „Это мистер Х, он занимается тем-то“. И я: „О, мистер Х, рада вас видеть, как продвигаются ваши дела?“. Естественно, вскоре я всех уже знала сама. Людям важно, когда их знают и к ним уважительно относятся, – это обеспечивает душевность и доверие. Когда человек заносит палец над кнопкой, на выбор может повлиять любая мелочь, любая улыбка, любая одобряющая фраза.
— Согласитесь, когда вы говорите о человеческих отношениях и одновременно больших финансовых возможностях, то трудно удержаться от иронии. «Так сколько чемоданов занесли?» — сталкивались с такими намёками?
— Конечно сталкивались. И, естественно, в реальности это невозможно. Даже разговоры об этом грозят такими репутационными и судебными рисками, что мало кто на такое пойдет. Тем более в массовом порядке. „Купить“ несколько десятков членов МОК — как вы себе это представляете? Все они – самодостаточные, профессиональные люди со своим кодексом чести, для них членство в МОК – высокое звание, которое нельзя уронить. Да, мы старались быть гостеприимными, приглашали в театры, на концерты, возили в хорошие рестораны, дарили мелкие сувениры, угощали икрой. Но всё это не выходило за рамки, которые предусмотрены комиссией по этике МОК. Другого и быть не могло.
Владимир Путин
Фото: Reuters
«Путин закричал от радости»
— Когда вы поняли: что-то проклёвывается, может быть, не всё так безнадёжно?
— Когда к заявке активно подключилось государство. Президент России начал постоянно упоминать про кандидатуру Сочи, и мы догадались: что-то поменялось. Вначале Владимир Владимирович делал это осторожно, возможно, понимая, что проект немного авантюрный, неподготовленный. Но к заявке подключались вся страна, все министры, глава региона, города, российские члены МОК. Как сейчас помню: когда приезжала оценочная комиссия, каждый министр делал им доклад по своей тематике и выглядело это так, как будто ученики сдают экзамен строгой комиссии. Думаю, общение президента страны с Жуковым, Потаниным, Фетисовым, Ткачевым, Грефом, Тягачёвым сыграло свою роль. В какой-то момент мы почувствовали, что всё государство во главе с президентом активно подключилось к заявочному процессу. Я не имею в виду деньги, нет. Я про ресурсы: когда любые двери открываются и решаются любые вопросы. И в какой-то момент, уже на выборах в Гватемале, мне даже стало страшно, началась какая-то паника.
— Почему?
— Представьте, если бы мы проиграли, то подвели бы не только себя лично. Мы бы подвели первое лицо страны. По нашей просьбе и рекомендации он вышел на сцену, разделил с нами все риски и всю ответственность взял на себя. Сразу после окончания презентации Путин сел в самолёт и улетел на очередные рабочие встречи по своему графику. Когда через несколько часов объявили нашу победу, с ним связались по спецсвязи в самолёте, рассказывают, что он закричал от радости. Понятно, какую значимость для него имела эта победа.
— Считается, что Путин одним своим визитом в Гватемалу принёс Сочи много голосов.
— Так и есть. Он повёл себя в Гватемале максимально правильно — как гость, а не хозяин. Ходил на встречи, торжественные ужины, практически без охраны, без протокольных церемоний. Но самое главное: он готовился ко всем встречам, он про каждого члена МОК знал любую деталь биографии. Я слышала, как он общался, это было действительно круто. В духе: «Я помню вашу бронзу в 1976 году, жаль, что вам тогда не повезло». Эти пара дней до выборов окончательно всё перевернули. Визит, поведение и активное участие Путина стали решающим фактором для нашей победы.
— Когда Рогге взял конверт, вы уже знали, что внутри?
— Конечно нет. Я внимательно смотрела на Дениса Освальда, который в то время возглавлял комиссию по подсчёту голосов и медленно ходил по сцене какое-то время до объявления результатов. Он точно знал раньше всех, какой город выиграл. Чудесный человек, я с ним всегда была в хороших дружеских отношениях. Специально сверлила его глазами и думала: столкнёмся с ним взглядами, он как-то отреагирует – и я всё пойму. Но это была каменная стена! Он смотрел сквозь всех – ни малейшей эмоции на лице. «Ну что ты за человек такой, ну улыбнись хоть чуть-чуть! Ох, нахмурился… Неужели проиграли?» — вот что примерно было в голове в те минуты. И вот Рогге открывает конверт и показывает лист бумаги, а там одно слово – SOCHI. Все начинают прыгать и кричать, а у меня наступил какой-то эмоциональный срыв. Встала в уголочек — и слёзы градом. Рыдаю, значит, и тут какой-то дядька прямо в упор снимает меня на камеру. И я думаю: «Вот дурак. Ты снимай тех, кто радуется – меня-то зачем, глаза красные, тушь по щекам течёт». Потом я совершенно про это забыла, а спустя несколько лет увидела документальный фильм Никиты Михалкова, посвящённый дню рождения президента России, в котором рассказывалось о различных этапах в жизни Владимира Владимирович. И когда в фильме зашла речь о Сочи, то крупным планом показали меня рыдающую. Вошла в историю – пусть и таким смешным образом.
Елена Аникина плачет после объявления победы Сочи
Фото: «Чемпионат»
«Мы должны извиниться за то, что допустили в свой дом мошенников»
— После Игр в Сочи прошло уже три с половиной года, и вы, конечно, понимаете, что отношение к ним сейчас в мире не самое однозначное. Стоит ли вообще отмечать эту дату — 10 лет?
— Конечно, стоит. Наша заявка и победа продемонстрировали всему миру, как можно совершить чудо, если вся страна объединится вокруг какой-то идеи. Олимпиада в Сочи, на мой взгляд, была однозначно одной из лучших в истории зимних Игр по всем параметрам. Многие члены МОК, главы международных федераций открыто это говорят и сейчас. Конечно же, печальная ситуация с допинговым скандалом повлияла на общую оценку Игр. Но точка ещё не поставлена, идёт расследование. Дождёмся результатов.
— Возможно, дело не только в допинге, но и в обвинениях в гигантском бюджете или коррупции — это я перечисляю только навскидку.
— У меня подход к этому вопросу достаточно непопулярный. Концепция МОК сейчас состоит в том, что Игры должны быть дешёвыми. Считается, что города перестали подавать заявки, потому что проведение Олимпиад стало дорогим процессом. Гласно или негласно подразумевается, что в этом виноваты и Сочи, которые всех «испугали»: во-первых, высоким уровнем проведения, а во-вторых, уровнем затрат. И, естественно, тут же во всём начинают искать коррупционную составляющую – все же любят считать чужие деньги.
— В чём вы не согласны?
— Мне кажется, это принципиально неправильный подход, и я не стесняюсь об этом говорить публично. Город и страна, которые проводят Игры, вправе решать самостоятельно, сколько им потратить денег на подготовку и проведение. Захотели поставить дорогую мебель в отеле или провести фантастические церемонии открытия и закрытия – сделали. Как захотели мы тогда привезти на сессию МОК в Гватемалу отдельным самолётом каток с оборудованием для льда — привезли. Это же до сих пор одно из самых сильных впечатлений у гватемальцев, многих членов МОК и гостей той сессии. Представьте себе: тропический дождь, а посреди города на льду, который даже не видно из-за воды, танцуют балет на льду «Спящая красавица» и на весь город звучит музыка Чайковского!
Получается странная ситуация: вместо благодарности стране за готовность затратить большие средства на создание инфраструктуры, культурной программы и много другого, что даже не является обязательным – многие из спортивного сообщества за это нас критикуют. В чём логика? В Сочи мы потратили средства не только и не столько на Олимпиаду – мы фактически построили новый город со всей сопутствующей инфраструктурой. И всё это осталось в нашей стране, активно используется, является нашим уникальным наследием. У нас в заявочном комитете был девиз: Put Sochi on the Map («Нанесём Сочи на карту») – мир просто не знал такого города! А теперь его знают все.
— Что касается допинга, надо признать, люди имеют право критиковать нас — мы сами дали повод.
— Конечно, это ужасная история с точки зрения репутации. Я вот какой образ приведу. Когда мы репетировали наши выступления перед презентациями городов-кандидатов 10 лет назад, наши иностранные консультанты вовлекли нас в игру: расставили всех членов команды по разным концам зала, раздали маленькие мячики и попросили максимально бережно их передавать друг другу, как ребенка – из рук в руки. Смысл был в том, что мяч — это Олимпиада. МОК доверяет нам своё дитя и просит, чтобы мы отнеслись к нему трепетно, как к собственному ребенку.
Прошло 10 лет, мы провели фантастические Игры и, конечно же, должны до конца разобраться, что же произошло, где мы прокололись с антидопинговой борьбой, как так получилось, что в нашем «доме» орудовали мошенники. Мы должны извиниться – хотя бы за то, что не доконтролировали, не досмотрели… Мы обязательно должны довести все расследования до конца и создать новый подход, новую систему антидопинговой работы в стране. Именно этим занимается независимая комиссия Виталия Смирнова. Мне кажется, что надо как можно скорее довершить эту работу и признать наши ошибки. Пока это не будет сделано – не стоит удивляться, что многие относятся к нам негативно и продолжают жёстко критиковать.
— Вы сами сейчас чем занимаетесь после ухода из Олимпийского комитета России прошлой осенью?
— Несмотря на уход из ОКР и свою работу в бизнес-компании, я решила не оставлять тему спорта, который всем сердцем полюбила и стала, надеюсь, хорошо в нём разбираться. Совместно с Джоном Тибсом мы зарегистрировали в России спортивную консалтинговую компанию. Мне кажется, это то, чего не хватает многим нашим структурам – опыта и знаний в международной спортивной политике. В этом мы могли бы приносить пользу. Знаете, что самое смешное? Мы эту компанию регистрировали почти полгода – много бумажек, формальностей. И так получилось, совершенно не специально, что точка в этом процессе была поставлена вчера, 4 июля – в день 10-летия выбора Сочи. Для себя считаю это добрым знаком. Было бы здорово, если бы наша компания приложила руку к какому-нибудь глобальному спортивному проекту в России, каким был для всех Сочи-2014. Их нужно обязательно делать – и побольше.
Фото: Reuters