Звать в гости двукратного олимпийского чемпиона по бобслею Алексея Воеводу мы поначалу не планировали. Помог случай. Звонок с просьбой прокомментировать скандал, в который угодил его партнёр по сборной – пилот Александр Зубков, сочинец вежливо завернул, напоследок бросив: «Давайте лучше я к вам на следующей неделе загляну в редакцию, пообщаемся обстоятельно, а не с наскока».
…И спустя неделю заглянул. «SUP Media? Мне нравится название. Я супчики люблю», – улыбнулся сочинец, разглядывая входную стеклянную дверь на выходе из лифта, и, не дав опомниться, по-свойски выпалил: «У вас кофе варят? Да? Отлично. Значит, разговор получится».
Он и в самом деле получился. Разгоняющий первых экипажей сборной России по бобслею как минимум последних 10 лет просидел в нашей просторной гостевой каморке без малого почти два часа, обстоятельно отвечая на каждый вопрос, эмоционально реагируя на замечания и увлечённо вспоминая о былом. Мог бы, наверное, и дольше, тем более что увёл беседу в совершенно иное русло и заставил забыть нас о заранее заготовленном списке вопросов, но злоупотреблять мы не стали.
«ДЕБЮТИРОВАЛ В САЛАТОВЫХ ШИПОВКАХ»
– Вы же легендарный армрестлер, на специализированных форумах вас до сих пор в десятку лучших за всю историю этого вида спорта включают. Как вас в бобслей занесло?
– У меня было непонимание, что у нас есть жёсткое разделение на олимпийские и неолимпийские виды спорта. Да, я не раз становился чемпионом мира по армрестлингу, стал известным человеком в этих кругах. И решил попробовать пробиться в сборную по бобслею. Олег Соколов тогда ещё не был главным тренером сборной. Именно он заметил, что я сильный и обладаю необходимыми задатками. Помню, он попросил меня во время разгона делать длиннее шаги, сказал: «Слушай меня, и у тебя всё получится».
– Судя по всему, хорошо слушали…
– Да. Я побегал на первом сборе, приехал на отбор в национальную сборную и с ходу пробежал стометровку за 11,6 в обычных кроссовках. Мне купили специальные шиповки, как сейчас помню – салатовые, и я сбрасываю с того результата секунду. Сказать, что тренеры были в шоке, ничего не сказать. Они не понимали, что произошло, как это вообще возможно. Словом, удивил их изрядно. Затем я в этих же шиповках становлюсь третьим на отборе, а дальше мы с Димой Стёпушкиным конкурировали уже только за первое и второе места.
– Что помогло вам так быстро освоить технику бега?
– Мне показали одного парня и сказали, что он красиво бежит. Дескать, нужно стараться делать как он. Я присмотрелся, снял на видео и начал адаптировать его манеру под свой стиль. У нас было немного разное строение тел, у него одни мышцы лучше развиты и сильные стороны, у меня – другие, тем не менее это не мешало перенимать лучшее.
– С такими приличными результатами вас ведь и в лёгкую атлетику могло занести?
– Вы будете смеяться, но я четыре раза выиграл у парня, который был чемпионом России в беге на 60 метров. Он и в финале первенства страны на 100 метров первую половину дистанции у всех выигрывал метров пять, но выдохся и финишировал последним. Он был крупным и готовился как раз к бобслею. Причём спринт у него выиграл не только я, но и ещё несколько ребят. Так что бобслей – это уникальный вид деятельности. У нас сплошь и рядом ребята с взрывпакетами в ногах, но для них бежать 100 метров с полной выкладкой – муки, мышцы закисляются от нагрузок. Да и уходить из олимпийского вида спорта в бег на 60 метров – неправильно. Конечно, можно выжать из себя всё и пробежать за 10,10, но после этого будешь восстанавливаться неделю.
– В бобслее редко когда приходится на стартовой прямой бежать 60 метров…
– Да, иногда и 30 хватает. Это силовой спринт с постоянным ускорением. Ты должен запрыгивать в боб в тот момент, когда набрал максимальную скорость. Если ты просто зашёл в боб, то погасил инерцию и застопорил его. Каждый, кто приходит в бобслей на разгон, должен сразу усвоить: чтобы показать выдающийся результат внизу, нужно максимально идеально отработать наверху.
«РАНЬШЕ ВОСЬМОЕ МЕСТО В БОБСЛЕЕ СЧИТАЛИ ДОСТИЖЕНИЕМ»
– Кодекс разгоняющего быстро освоили?
– У меня вообще высокие адаптационные способности, поэтому достаточно быстро освоился. К тому же в 2002-м у нас бобслей был ещё непрофессиональным, и мне как человеку, привыкшему отвечать исключительно за себя, было сложно влиться в командный вид спорта. У нас был совершенно разный образ мышления.
– В чём разница?
– Армрестлеры работали на двух-трёх работах, чтобы обеспечить себя средствами на посещение спортивного зала, правильное питание и поездки на соревнования. И хорошо, если спонсора найти удалось! Большинство же до сих пор покупают за 15 долларов майку с надписью «Россия», борются, выигрывают и плачут, когда слышат гимн своей страны. Представляете их уровень патриотизма и спортивной сознательности! Им не платят за то, что они тренируются, а они усиленно работают, чтобы тренироваться и бороться только за первое место. В национальной сборной по бобслею многие же просто отбывали номер, чтобы получить зарплату. Для них восьмое место на Олимпиаде было каким-то невероятным достижением. Именно поэтому, когда мы только начинали участвовать в соревнованиях, у меня особой мотивации не было бороться. Приезжаешь на финиш, все радуются, хлопают тебя по плечам, а я смотрю на табло и не понимаю, к чему всё это, если мы за пределами не то что подиума, а десятки.
– Когда бобслейная команда стала профессиональной?
– Когда мы впервые приобрели коньки у немцев. Случилось это в 2005 году. Тогда стало понятно, что мы можем рассчитывать на медали в Турине. Я как раз вернулся в строй после травмы и понял, что многое изменилось. Все осознали, что мы уже не просто мальчики-зайчики, а боремся за первую тройку, важна каждая деталь.
– Многие пилоты Формулы-1 признаются, что на 90 % успех зависит от техники и лишь на 10 % от человеческого фактора. Каковы, на ваш взгляд, цифры в бобслее?
– Я бы не стал принижать человеческий фактор в принципе. Все прекрасно помнят Михаэля Шумахера. Он до сих пор остаётся эталоном, королём поворотов. С этим нужно родиться. Также и в бобслее. Но вывести какую-то формулу невозможно.
– Но если бы вас с Зубковым посадили в боб образца 2002 года, вы бы Олимпиаду не выиграли?
– В 2002 и 2006 годах у нас уже были «Зингеры». В Турине нам не повезло со свежим снегом, из-за которого наши толстые полозья закапывались и останавливались. Но при этом мы боролись и стали четвёртыми с минимальным отставанием от третьего места. Могли бы попасть в тройку, но тогда бобслей так не финансировался, и у нас были всего один набор лезвий. То есть ничего изменить было нельзя. Сейчас на той технике вообще никто не катается, так как она сильно эволюционировала. Даже самые слабые сборные покупают современные бобы, прокачанные в аэродинамической трубе с минимальным коэффициентом сопротивления.
– Часто приходится слышать про то, что пилоты доводят бобы в начале сезона. Что это значит?
– Это некая магия. Надо сжиться с бобом, правильно продумать развесовку под каждую трассу, так как везде разные комбинации виражей. Где-то лучше загрузить заднюю часть, где-то переднюю, а где-то оптимальное соотношение 50 на 50. Чтобы всё это прочувствовать и не ошибиться, нужна хорошая интуиция. Механик и команда должны думать в одном направлении, поэтому в момент доводки мы стараемся немного уйти в себя и ограничить общение с прессой.
«НАПИСАЛИ ПИСЬМО МЕДВЕДЕВУ И НЕ ЖАЛЕЕМ»
– Судя по всему, в Сочи вам помогла именно интуиция, так как в отличие от соперников трассу вы знали вдоль и поперёк?
– Это миф, что всё решил накат. Когда я читаю, что об этом говорят всерьёз, скромно улыбаюсь. Раньше на Играх разрешали совершить по 14 тренировочных заездов, но в Сочи изменили регламент и увеличили число свободных практик до 80. Русские люди гостеприимные – катайтесь сколько хотите. Плюс мы ничего не скрывали от конкурентов, в то время как в Турине и Ванкувере нам не открывали виражи до самих Олимпийских игр. Поэтому я бы не сказал, что мы имели существенное преимущество. Нормальный пилот ловит трассу за 10 заездов. В 2006-м мы стали вторыми, проиграв 0,13 секунды, но наш боб потерпел аварию, и после того, как мы заклеили дырки пластырем, потеряли минимум 0,3 только на аэродинамике. Технически мы стали бы олимпийскими чемпионами, но если бы это произошло, мы бы, наверное, закончили и не стали развиваться дальше, работать с бобами, с коньками и рамами. Поэтому всё, что ни делается, к лучшему.
– Александр Зубков говорил, что его мнение при строительстве трассы не учитывали. Вы считаете, что это нормально?
– У нас никогда не было своей трассы, поэтому мы постоянно тренировались в Сигулде. Там и закалялся характер. В Парамоново была та же история: бобслеисты выбрали один профиль трассы, а чиновники утвердили другой. Перед строительством сочинской трассы у нас консультировались, но последнее слово оставалось за канадским проектировщиком Терри Гудзовски. Он учёл ошибки Ванкувера и сделал три тормозящих виража – увёл их вверх, чтобы избежать случайностей. На большой скорости человек уже не ориентируется и действует по интуиции. Если же она не включилась, то можно упасть. В 2010-м люди просто не успевали реагировать внизу. Профиль жёлоба – сложная штука, и проектировщику её не навяжешь. Мы хотели, чтобы трасса была более сложной, но гибель Нодари Кумариташвили повлекла за собой глобальные изменения в сторону безопасности.
– Как та трагедия отразилась лично на вас?
– Увы, профессиональный спорт достаточно жесток. Если будешь сильно переживать, то не добьёшься результата. Ты должен выйти и обо всём забыть. Когда на трассе погибает человек, очень неприятно, но в истории бобслея и скелетона это не первый случай, потому что сама дисциплина – экстремальная. Мы старались сконцентрироваться и продемонстрировать достойный результат. Больше нам помешала проблема с коньками. Перед стартом изменили технический регламент и не дали нам использовать коньки, которые мы хотели. Нам никто не объяснил, что мы не могли маркировать коньки, которые не использовались на этапах Кубка мира. Нам пришлось стартовать на тренировочном комплекте Дмитрия Абрамовича, который априори едет на 0,2-0,3 хуже боевого. Но каким-то чудом мы на нём хорошо проехали и с каждым заездом наращивали скорость. Обычно на необкатанных коньках это в принципе тяжело сделать и по части разгона, и по части пилотирования.
– После той истории вы начали искать виновных?
– Мы написали письмо президенту России. Рассказали о ситуации и попросили принять меры. В итоге руководство федерации поменялось.
– Не жалеете о содеянном?
– Мы не жалеем ни о чём. У меня сложились замечательные отношения с тем руководством, но были проблемы у молодёжи. Для меня всё, что тогда происходило, было неприемлемо. На что можно рассчитывать, унижая человека как личность? Он никогда не раскроется, если вы его забили. Человеку нужно дать возможность раскрыться, как цветку, а для этого необходим ряд определённых действий. Прежнее руководство федерации их не делало. Олимпиада в Ванкувере показала, что нам не объяснили изменения технического регламента, поэтому мы были вынуждены поднимать этот вопрос. Мы сохранили хорошие отношения с предыдущим главным тренером Владимиром Любовицким, который в итоге признал нашу правоту. Президент федерации не должен быть номинальным, он должен участвовать в жизни коллектива, а предыдущего президента Никиту Музырю мы видели крайне редко.
«РОССИЙСКИЕ МАСТЕРА ПРЕДЛОЖИЛИ ДЕЛАТЬ НАМ БОБЫ»
– Какова ваша позиция в нынешнем конфликте Зубкова и федерации?
– Прежде всего, следует понимать, что нет правых и виноватых. Вывод один: руководству и спортсменам необходимо всегда общаться. Это коллектив, объединённый одной целью, поэтому нужно хотя бы раз в два-три месяца проводить круглые столы с участием руководства, тренеров и спортсменов. Тогда спортсмен будет понимать, в каком коллективе он трудится, и иметь возможность высказывать свои идеи, которые могут воплотиться в хороший результат.
– У спортсменов много идей?
– Приведу пример. Недавно на меня с предложением вышли профессиональные механики. Они готовы делать для нас бобы. Но я пока никак не могу пообщаться по этому поводу с президентом федерации Георгием Беджамовым. Зачем покупать что-то за рубежом, если мы можем производить это сами? В советские времена у нас были одни из самых современных бобов, а затем идею технического совершенствования машин подхватили немцы. Чтобы удержать позиции, завоёванные в Сочи, мы должны не только создавать школы и базы, но и сами производить бобы. У нас есть гениальные механики, но им не дают возможности раскрыться. Людям, делающим лопасти для боевых вертолётов, не проблема просчитать аэродинамику и сделать боб, который поедет. Для таких вопросов и нужно организовывать круглые столы.
– А почему вы никак не можете выйти на контакт с Беджамовым? Сколько раз вы общались с ним в олимпийский сезон?
– Большая проблема современного спорта, что у нас все федерации как закрытые акционерные общества. Общественная организация должна работать на благо общества, отстаивать какие-то ценности. Даже в олимпийский сезон мы общались с руководством очень мало, если не брать время непосредственно перед Олимпиадой. В начале сезона я не мог ни до кого достучаться. Меня не ставили в первый состав команды, были непонятны перспективы. Но меня это только стимулировало, и до Сочи я дорос с огромным желанием проявить себя. Только перед Играми Георгий Иванович собрал нас, и мы поговорили о том, что нам необходимо для достижения результата. Естественно, все пункты списка выполнить было невозможно, но большую часть из них закрыли. Главное, мы добились, чтобы немцы не могли использовать полулегальные коньки, подвергнутые плазменной обработке, и ещё ряд преимуществ. Результатом этой работы стали два золота, чего мы и сами не ожидали.
– Скажите как коренной сочинец – городу была нужна эта Олимпиада?
– Безусловно. Игры помогли изменить крайне неспортивную ментальность людей в Сочи. Люди стали бегать, ходить в спортзалы, то есть город действительно стал спортивным. Наши победы стимулируют, заставляют гордиться страной, где мы живём. Ведь российский патриотизм не показушный, а внутренний, и он способен тащить страну вперёд, как локомотив. Окончательная цель Игр была достигнута. Люди наконец поняли, что такое спорт и с чем его едят, поэтому сейчас для нас главное — не потерять этот импульс.
«МНОГИЕ ФАКТОРЫ ПОДТАЛКИВАЮТ К ЗАВЕРШЕНИЮ КАРЬЕРЫ»
– Давайте вернёмся в олимпийский Сочи. После первого золота в «двойках» наверняка были опустошены. Как психологически собрались на второй старт?
– Мне помогла команда. После первого дня заездов, когда мы обзавелись преимуществом в 0,48 секунды, наш боб отправили на техническую комиссию, а меня забрали на допинг-контроль. Нам пришлось ночью заново собирать боб и работать над ним. Так вот Дима Труненков и Лёша Негодайло отправили нас отдыхать и сделали всё сами. После этого у меня появилась новая цель – я захотел, чтобы эти ребята почувствовали то же самое, что и мы. Я горд, что выступал в такой команде.
– Если бы не Людерс, вы с Зубковым смогли бы наступить на горло собственной песне, забыть обиды и объединиться?
– Пьер Людерс просто был одним из составляющих нашего примирения. Если бы у нас не было желания выступать друг с другом ни Людерс, ни Беджамов, ни министр спорта не смогли бы посадить нас вместе. Мы же не крепостные и не обязаны делать то, чего не хотим. Но как профессионалы мы понимали, что вместе можем биться за золото, а порознь – максимум за третье место. Для меня как для сочинца эта Олимпиада была апогеем спортивной карьеры. Завоевать дома две медали – это фантастика, так как в истории это удавалось всего нескольким экипажам.
– У вас не было мыслей, что конфликт с Зубковым был напрасным?
– Я считаю, всё, что ни делается, к лучшему. Та история началась со смерти моей мамы в 2011 году и пропуска сезона. Я не знаю, что бы случилось, если бы я поехал на чемпионат мира. Наш конфликт мог бы перерасти в активную фазу. Потом я поездил с другими спортсменами, увидел сборную изнутри, познакомился с замечательными ребятами, многие из которых были и остаются яркими личностями. У нас обычно с первым экипажем никто не общается, а тут я поварился с остальными, узнал мнения. Сейчас ко многим испытываю уважение, а они в свою очередь ко мне. Если в спорте нет человеческого фактора, то его надо ликвидировать. Я идеалист, но считаю, что спорт должен объединять.
– Карьеру завершать не собираетесь по примеру Зубкова?
– Мне 34 года. Физически чувствую себя лучше, чем в 25. Я поменял методику тренировок, сделал определённые выводы и стал более эффективен, но хочется, чтобы у всего этого было какое-то рациональное зерно. После двух золотых медалей Олимпиады мне сложно будет себя мотивировать, хотя это вопрос другой. Кроме того важно постоянно улучшать физическую форму. До 38-40 лет я могу это делать почти безболезненно, хотя всем известно, что пик спринтеров приходится на 33 года.
– Как вы отнеслись к тому, что вас не включили в расширенный список Олимпийского комитета России на поездку в Пхёнчхан?
– Я не плакал, а смеялся. В списках к сочинской Олимпиаде меня тоже не было. Может, на фарт (смеётся)? Дело в том, что когда спортсмена исключают из списка, ему зарплату не платят. Зато в списке были ребята, которых я лично не знаю и которые не проявили себя на Кубке мира. Сначала человека надо проверить в бою, а затем раздавать авансы. Мне нужно пропустить этот год, потому что необходимо восстановить здоровье, силы. Если я вдруг решу завершить карьеру спортсмена, я объявлю об этом и не буду никого мучить. Многие понапрасну говорят, что я уходил чаще, чем Кобзон, – а на самом деле это было всего лишь однажды, после Ванкувера. Но признаю: пока многие факторы подталкивают меня именно к завершению карьеры.
– Какие факторы, если не секрет?
– Скажем так: если обещания федерации не будут соблюдаться и у нас не будет диалога, то какой смысл выступать дальше? У меня и без бобслея было и есть множество других проектов.
О других проектах Алексея Воеводы и многом другом – читайте во второй части интервью в выходные.
