Мы договорились о встрече с ним ещё в Тюмени, но встретиться решили лишь по прилету в Караганду. «Я вам позвоню», — сказал Грегор. Обычно это означает сверхвежливый отказ.
Но Грегор действительно позвонил уже днём после прилёта (а в Казахстан мы прибыли поздней ночью) и пригласил на чашку кофе и разговор.
— Вы ехали в Казахстан, уже зная, куда направляетесь. А вот год назад вы приехали в Красноярск, совершенно не зная ничего. Ни о ВХЛ, ни о хоккее в этой лиге, ни о жизни здесь. Много с тех пор пришлось сделать открытий?
— Во-первых, спасибо за такой вопрос. Он очень точно сформулирован, именно открытий. Многие просто не осознают, с чем придётся столкнуться, насколько тяжело новому человеку, особенно иностранцу, особенно не знающему языка или знающему его плохо. Хоккей, привычки, менталитет – всё, совершенно всё другое. Даже несмотря на то что и русские, и словаки вроде бы славяне. Но различий больше, чем сходства. А у меня в дополнение ко всем этим сложностям ещё и серьёзно заболел отец. Я метался: поеду в Россию, не поеду. Но отец сказал, мол, езжай, Душан, я буду сражаться не только за себя, за своё здоровье, но и за тебя.
Приехал в Красноярск, а через две недели отец умер. Это был очень сложный для меня период, я о нём ещё никому и никогда не рассказывал. Начало карьеры в России оказалось очень тяжёлым.
— И даже языковые проблемы были?
— И они были. Ведь русский язык изучал только в школе. Тогда ещё была Чехословакия, был Советский Союз, но сколько времени с тех пор прошло? 35 лет назад. По сути, пришлось учиться заново, уже на ходу. Хорошо иностранным тренерам в КХЛ, финнам, канадцам, американцам, возле каждого из них
«Когда я пришёл в „Сарыарку“ и мы перестраивали систему игры, в доведении моих мыслей и идей больше всего мне помогли именно словацкие игроки».
всегда переводчик. Для Высшей лиги переводчик – это роскошь, поэтому пришлось заниматься самому.
— В России очень популярен и очень любим Владимир Вуйтек. Всем импонировала его открытость, способность отвечать на любые вопросы. После него были Шуплер, Глинка, Сикора, Ржига – все наставники из Чехии и Словакии оказывались весьма приятными и открытыми людьми, особенно на фоне наших, чаще всего молчаливых тренеров. Это что, национальная особенность?
— Мы ведь все друг друга знали и знаем. Жаль только, Ивана Глинки уже нет среди нас. Под руководством Юлиуса Шуплера я играл «Дукле» из Тренчина, и не просто играл. Мы тогда, в 1992 году, стали последними чемпионами Чехословакии. Знаю я и Вуйтека. Спасибо, конечно, что вы ставите меня в один ряд с этими выдающимися специалистами. Моё мнение такое: всё идёт, ребята, из нашей головы. И для тебя самого, и для окружающих тебя людей крайне важно, чтобы из неё шёл позитив. Всегда и в любой ситуации такого не бывает, но к этому нужно стремиться. Ты идёшь с позитивом к людям, и они отвечают тебе тем же. И я стараюсь придерживаться этого правила.
— Вуйтек рассказывал, что в первый год работы в Ярославле «отдыхал головой» с Яном Петереком. Просто разговаривая с ним один на один по-чешски. А вы со своими словаками разговариваете на родном языке? Или дистанция между тренером и игроком слишком большая?
— Я люблю поговорить, но при этом стараюсь поддерживать со всеми игроками одинаково ровные отношения. Поэтому в команде всегда говорю по-русски, в том числе и со словацкими игроками. Я хочу, чтобы все видели и понимали, что в команде для меня все равны и я не делаю никакой разницы между русскими, словаками, канадцами или американцами. Другое дело, что, когда я пришёл в «Сарыарку» и мы перестраивали систему игры, в доведении моих мыслей и идей больше всего мне помогли именно словацкие игроки. В качестве самых точных и понимающих меня переводчиков. Я очень рад, что в команде есть Владимир Ковач, Михал Махо, Ян Гомер, Якуб Гашпарович. Особенно Якуб, он два года играл под моим руководством, я знаю, на что он способен. Вначале у него не пошло, многое не получалось, но постепенно он добавил, сейчас уже лучше. Но я им до сих пор недоволен, потому что знаю его уровень.
— Но ведь их набирали не вы? Когда вы пришли в «Сарыарку», все они уже играли в ней.
— Вот так иногда пересекаются судьбы. Ян Гомер играл под моим руководством, когда мы стали чемпионами Словакии. Про Гашпаровича я уже сказал. И Ковач, кстати, тоже прошёл через мои руки. И все мы снова встретились здесь, в Караганде…
— В Красноярске, несмотря на все сложности, вы начинали с предсезонки. В «Сарыарке» пришлось принимать команду уже по ходу сезона…
— Безусловно, мне по душе начинать работу с «нулевого цикла», то есть в межсезонье. Самому её готовить, проводить ледовую подготовку и за всё отвечать. В данном случае главным фактором, повлиявшим на моё решение, стало желание вернуться в Россию. Пусть в данном случае не совсем в Россию,
«Мне и в Красноярске поначалу все эти переезды тяжело давались, а там границу с командой всего пару раз за сезон пересекаешь».
мне и в Красноярске поначалу все эти переезды тяжело давались, а там границу с командой всего пару раз за сезон пересекаешь, но в российский хоккей. Для меня Россия – одна из двух мировых хоккейных держав. Ещё в прошлом году я увидел ВХЛ, понял, что это весьма добротный и качественный хоккей. Причём условия, в которых существует этот хоккей, постоянно улучшаются, и сам хоккей растёт. Меня не было полгода, но когда я вернулся, то увидел, что даже за это время лига сделала большой шаг в своём развитии. 26 команд – и практически все играющие.
В Словакии тоже хороший хоккей, но наша страна маленькая. А в России есть КХЛ, есть ВХЛ – две замечательные лиги. Мне 52 года, я понимаю, что могу расти как тренер, и лучше, быстрее это будет здесь. Поэтому когда директор «Сарыарки» Аргын Нигматулин мне позвонил, я долго не думал. Он не побоялся поставить на меня посреди сезона – это приятно, ответственно и, по-моему, даёт какой-то результат.
— Но Россия, как и Казахстан, одним хоккеем не ограничиваются. Наверняка ведь есть и другие моменты, которые не слишком нравятся? Например, тот же пограничный контроль при каждом вылете и прилёте…
— Скажем так, это издержки рабочего процесса, не влияющие на сам процесс. Если ты взялся за эту работу, то должен справляться и с ними. Мне и в Красноярске поначалу все эти переезды тяжело давались, а там границу с командой всего пару раз за сезон пересекаешь. Ничего, привык. Так и тут привык. Это в Словакии 10 часов с момента выхода из дома до момента, когда окажешься на жарком пляже, притом что едешь не работать, а отдыхать, считается большим сроком. А здесь 20 часов с момента выхода из дома и до начала работы не предел.
Что же касается нехоккейных моментов… Например, мне очень не нравятся брошенные животные, особенно собаки. В Красноярске бродячих собак хватало, и для меня это было тяжело. По дороге на арену жила одна такая – кожа да кости. Я её подкармливал, ребята надо мной посмеивались, а мне нравилось. Сперва посмеивались, а потом смотрю: уже другие подкармливают, собачка ожила, повеселела.
И ещё мне не нравится, как в России люди относятся к природе. Останавливается автобус, и из него во все стороны летят пластиковые бутылки, пакеты, какой-то другой мусор. Нельзя так! Европа уже научилась, что природу надо уважать и любить. Сейчас это закладывается уже с молоком матери. Поэтому, скажем, я никогда ничего не выброшу на улице. Обязательно донесу бутылку или, там, стаканчик, до урны. И вот посмотрите: в России строятся красивые дома, красивые парки и бульвары, люди ездят на красивых автомобилях, а вокруг много мусора, который эти же самые люди и выбрасывают.
— Самый нелюбимый вопрос для любого тренера – о его предшественнике. Особенно когда приходится принимать команду посреди сезона.
— Нелюбимый потому, что вопрос очень тонкий. И ответ весьма непростой, и его многие интерпретируют по-своему. Тут ведь как получается? Если у «Сарыарки» в этом сезоне будет результат, обязательно скажут: мол, это заслуга Евгения Зиновьева. Если результата не будет, то спросят: почему его не оставили? Поэтому я не хочу говорить о своём предшественники ничего, ни плохого, ни хорошего. Я пришёл в команду 24 октября. За оставшийся регулярный чемпионат команда набрала больше всех очков, хотя и заняла
«Общение с прессой, с болельщиками — это, на мой взгляд, такая же обязанность, как и хорошо играть, выкладываться, биться на льду».
в итоге лишь четвёртое место. Мы играем в финале. Значит, что-то немного получилось и у меня, вне зависимости от успехов и неудач моего предшественника.
— Для всей хоккейной России Вуйтек был, есть и будет «пан Владимир». Но ни в «Соколе» в прошлом году, ни сейчас в «Сарыарке» мы ни о каких панах не слышали.
— Это и чешское обращение, и словацкое. Я предпочитаю обращение на «вы» и по имени. Так устраивает всех, и меня в первую очередь. Я никому из игроков не «тыкаю», мне никто не «тыкает». Пусть будет так. Хотя и «пан Душан», и «пан тренер», с точки зрения нашего языка, совершенно нормальные обращения. Но мы же с вами в Казахстане и в России, правильно? Тут слово «пан» звучит несколько двусмысленно.
— Вы верующий человек?
— Да, но…
— В большинстве своём мы все такие: верующие, но…
— Вере меня учила моя мать, но я не хожу регулярно в храм. К сожалению, мама умерла, когда мне было 14 лет, но в голове осталось, чему она учила. Верую, но в храм не хожу, потому что не чувствую в этом душевной необходимости. Вот такой плохой, но всё-таки прихожанин…
— Трудно без семьи работать за границей?
— Без жены очень сложно. Она приезжала в Караганду на Новый год, на 12 дней. Для меня семья значит очень много. Но сыновья уже выросли, у них свои семьи. С женой в своё время пришлось пройти через множество трудностей и невзгод. Но тут другая проблема: когда идёт сезон или тем более плей-офф, меня нет, даже если я физически присутствую. То есть я вроде бы здесь, а головой в работе. У меня чудесная жена, её зовут Любица, всё понимающая, всё чувствующая, но мы уже дожили до такого возраста, когда человеку нужна стабильность, нужно спокойствие. И я не хочу, чтобы ради меня жена снова всем жертвовала, всё бросала и начинала с нуля на новом месте, не надо! Пусть бережёт тепло в нашем доме и ждёт меня.
— В КХЛ хотели бы поработать?
— Как у вас говорят: «Плох тот солдат, которые не мечтает стать генералом»? Конечно, хочется, но я же понимаю, насколько это сложно. В России много молодых и перспективных тренеров, много сильных иностранных специалистов, большая конкуренция. Мне 52 года, это в нашей профессии лучшие годы, опыт есть уже, а силы есть ещё. Кстати, вот чего я ещё в России не понимаю, так это нежелания российских игроков говорить с прессой. Бывает, чуть ли не силком заставляю, а они, дескать, не хочу. Ну как так можно, ребята? Мы все работаем на своих участках, вместе делаем хоккей. Общение с прессой, с болельщиками – это, на мой взгляд, такая же обязанность, как и хорошо играть, выкладываться, биться на льду. Ты хорошо относишься к болельщикам, и болельщики хорошо относятся к тебе, и их становится ещё больше. Журналистам, самим по себе, не нужны наши интервью, они их делают не для себя, а для людей. Хоккей делается для людей. Поэтому его и надо делать на позитиве, с улыбкой и красиво.
Душан Грегор