Окончание. Часть первая: Как аварию Харламова перенесли на 4 года назад
«БЕЗРУКОВ НА РОЛЬ ХАРЛАМОВА НЕ ПРЕТЕНДОВАЛ»
— Были ли какие-то другие кандидаты на роль Харламова помимо Данилы Козловского? Слышал историю, что он ещё до утверждения тренировался на льду как одержимый, в том числе под руководством Харламова-младшего.
— Кастинг был большой. В конце остались три кандидата – все очень хорошие актёры. Чем взял Данила? Сейчас, готовясь к своему первому фильму как режиссёр, понимаю, что в актёре это качество чрезвычайно важно. И оно абсолютно харламовское, то есть напрямую связано с самой историей. Речь об упёртости, воле и фанатичном желании достичь цели во что бы то ни стало. Козловский вовсе не был фаворитом после первых проб. Но после них он сразу начал заниматься хоккеем. Притом что ему никто не давал никаких обещаний роли.
— Он действительно пошёл к Александру Харламову?
— Нет-нет. Насколько мне известно, сначала он пошёл заниматься сам. Данила тогда ещё не был привлечён вообще ни к чему из того, что у нас называется preproduction. И, конечно, эта одержимость подкупила. Перед этим он уже работал со студией «Тритэ» в фильме «Шпион», то есть его, конечно же, знали. Но нужно было ещё многое. То, как Козловский вёл себя при подготовке к этому фильму, – пособие для молодых актёров. В результате он достиг того, чего заслуживает. Теперь Данила, наверное, главная суперзвезда своего поколения.
— Неужто Сергей Безруков на роль Харламова не претендовал?
– (Улыбается.) Нет.
— Подтекст вопроса, думаю, вам понятен.
— Бедный Сергей… На самом деле это актёр феноменального таланта. Но, в отличие от Меньшикова, который чрезвычайно избирателен в выборе ролей, он подходит к этому вопросу по-другому. Но тут
Михаил Местецкий
есть и другая сторона: Меньшиков из-за этого очень мало снимается.
— Кто ещё из актёров до и во время съёмок совершал маленькие подвиги?
— Это вопрос скорее к режиссёру. Я могу лишь рассказать о маленьком подвиге сценаристов. У нас были крайне сжатые сроки, первую версию нужно было написать очень быстро.
— Это за сколько?
— По-моему, у нас было всего три недели. В кино всё время так. Тебе говорят: «Через такой-то срок нам нужен первый драфт». Ты лихорадочно его пишешь, при этом следующие два месяца – ни слуху, ни духу. Потом вдруг звонят: «Да, всё отлично, но через неделю нужно переписать это, это и это». И опять врубаешься в процесс.
Мы уже составили план, утвердили его в «Тритэ», — и поехали работать в Коктебель… И поняли, что в том физическом состоянии, в котором находились, писать про спорт невозможно. Это был май. После зимы, сонные, страдающие от авитаминоза московские ребята – как тут напишешь о триумфе спорта?.. В общем, мы установили себе жёсткий спортивный режим. Два часа с утра – пробежка и всякие нагрузки – турник, отжимания. Потренировались – пять часов пишем. Затем ещё полтора часа тренировки и ещё пять – писать. Такой был режим. И после этого как-то ответственнее подходишь к описанию чужих нагрузок.
— Начать фильм со сцены в Испании с быками, а не со спорта как такового – это было для того, чтобы сразу не отвадить ту, увы, многочисленную аудиторию, которую сам хоккей изначально не интересует?
— Было ясно, что испанскую линию Харламова в таком фильме нельзя проигнорировать. Но у идеи рифмы между корридой и хоккеем тоже была своя сложность. Мы прописали в сценарии и «инсьерро» — бег быков за смельчаками — и тореадора. И только потом вдруг хлопнули себя по лбам — ведь это же разные вещи! В инсьерро никакого тореадора нет! Позор, конечно, но хорошо хоть, что вспомнили об этом не после премьеры. Потом, конечно, ломали головы – и придумали одного быка, который прорвался во дворик, и там дядя Харламова, защищая маленького Валеру, выступил в роли тореадора.
— Кстати, у этой истории с прорвавшимся быком есть хоть какое-то отношение к реальности?
— Ну, только в том, что Валерий действительно ездил с мамой и сестрой в Испанию в 1956 году. Хотя семья Харламова вообще-то жила не в Памплоне, где и проводится инсьерро, а в Бильбао. Но мы посчитали, что детство Валерия можем таким образом домыслить. Эта сцена, кстати, насколько я знаю, стоила миллион долларов. Только она одна.
— Она снималась прямо в Испании?
— Да. По-моему, в соседнем городке с Памплоной. Изначально в сценарии присутствовал другой гигантский кусок про детство Харламова. Это был рудимент первого, ещё не нашего сценария. У Валеры в детстве было больное сердце, и папа втайне водил его на тренировки, чего мама не знала. Все хотели эту историю в фильме оставить – но потом стало ясно, что она всё-таки не о том, и с ней получается какое-то совсем детское кино.
— Этот эпизод выкидывали с болью?
— Нет, я скорее был доволен. Мне всегда казалось, что детство в таком объёме в сценарий не влезет. Скорее за него держались продюсеры.
«ОТ ТИТРА О СМЕРТИ ХАРЛАМОВА ОТКАЗАЛИСЬ УЖЕ НА МОНТАЖЕ»
— А где проходила основная часть съёмок?
— Много снимали в Белоруссии. Скажем, монреальский стадион «Форум», где проходил первый матч Суперсерии, давно перестроен. Зато точно такая же по модели арена была возведена в Бобруйске. И, соответственно, снимали эту игру там.
Надо понимать масштаб вопроса. Ведь каждый матч в фильме проводится на разных стадионах! Не говоря уже о деревянном чебаркульском, который был выстроен для съёмок полностью заново, поскольку
Кадр из фильма «Легенда № 17». В центре — Александр Харламов, сын Валерия Харламова
в реальности таких больше нигде не осталось. А на каждой существующей арене надо было стопить лёд, убрать рекламу из-под него, и залить новый. Понятно, как это сложно с учётом того, что съёмки проходили во время хоккейного сезона!
С организационной точки зрения только столь крупная студия, как «Тритэ», с такими невероятными людьми, как продюсер Верещагин, на такое способны. И ведь не сказать, что у него на столе стоит вертушка в Кремль и с её помощью он легко решает любые вопросы. Просто это человек невероятной харизмы и целеустремленности. Только такие люди могли всё это осуществить.
— Мне очень понравилась сама съёмка хоккея. Главное — она передаёт дух игры. Что за приёмы были использованы в ней?
— Опять же вопрос не совсем к сценаристу. Но, насколько я знаю, всем было ясно, что снимать хоккей так, как сейчас транслируют матчи, нельзя. По телевидению это выглядит хорошо, в кино же будет смотреться бедно. Надо было придумать способ, чтобы снимать игру как-то невероятно. Тогда была принята идея – стремиться показать хоккей изнутри. С точки зрения игрока.
Как снять хоккей по-другому? Внешние съёмочные элементы на телевидении нынче продуманы суперпрофессионалами, камеры установлены где только возможно и даже пролетают надо льдом. Но единственное, чего не могут сделать в реальном матче, — снять игру с точки зрения хоккеиста. А режиссёр Николай Лебедев ставил малюсенькие камеры на клюшки, даже на шайбы! Это крохотные кадры, но они дают эффект присутствия прямо в этом котле. Думаю, хоккей на таком уровне никто не снимал. Многое помогал делать постановщик экшн-сцен из Канады. Но, конечно, главная заслуга в этом – режиссёра Лебедева. Матч с Канадой, например, он раскадровывал много месяцев, продумывая кадр за кадром всю драматургию, всю пластику этой кульминационной сцены.
— Почему все персонажи в фильме выступают под своими фамилиями и лишь Гусев именуется Гуськовым?
— Харламов с Гусевым действительно вместе ездили в Чебаркуль, а потом через ЦСКА оказались в сборной. Но особо близкими друзьями — такими, как показано в фильме, — они не были. Харламов больше дружил с Мальцевым и некоторыми другими. Гусев жив и прекрасно знает, как всё было на самом деле. В связи с этим мы посчитали неправильным давать персонажу точную фамилию прототипа. Решение было принято уже на последнем этапе работы над сценарием, практически перед самыми съёмками.
— Можно ли рассматривать «Легенду № 17» как наш ответ американцам на их фильм «Чудо», («The Miracle»), посвящённый победе студенческой сборной США над советской командой на Олимпиаде-80 в Лейк-Плэсиде?
— Раз уж вы о нём вспомнили – расскажу, тем более что скрывать этот факт смысла нет. Решение снимать «Легенду» оформилось у Верещагина как раз после того, как он посмотрел фильм «Чудо». Он сказал: «Блин, у нас было такое же чудо, которое сокрушило и перевернуло нам всем сознание! И у нас нет об этом никакой памяти. Вымрет моё поколение – и всё, это сотрётся окончательно».
В «Чуде» есть сцена, которая очень близка одной сцене в «Легенде № 17», и с этим связана интересная история. Помните, как хоккеисты из разных клубов после проигранного матча сборной ругаются, а тренер приходит, видит это и начинает их мучить?
— Конечно.
— В «Чуде» тренер просто гоняет игроков от борта к борту до изнеможения, пока они не скажут: «Мы – сборная». Когда мы написали сценарий, Верещагин рассказал про эту сцену из «The Miracle»: «Хочу, чтобы она была полностью перенесена в наш фильм».
Понимаете, для сценаристов, сделавших свою полноценную работу, это ужасно – вставить в сценарий чужую
Валерий Харламов и Данила Козловский
сцену, будь она даже очень хорошей. Но Верещагин категорически сказал: только так и никак иначе. Режиссёр Лебедев тоже пребывал в ужасе. Потому что было понятно: шишки за то, что стырили целую сцену, полетят не в Верещагина, а в него.
Мы страшным образом ломали голову, как бы её переделать таким образом, чтобы она была хоть чуть-чуть другой, но при этом сохраняла тот функционал, которого требовал Верещагин? И чуть ли не в последний момент придумали идею, которая, мне кажется, даже намного лучше той, что реализована в «Чуде». Когда хоккеисты катаются вокруг Тарасова и он говорит, допустим: «Спартак», стоп!". Спартаковцы останавливаются, а игроки другой команды по инерции врезаются в них и валят на лёд. Пластически получилось просто круто. Мы пришли и гордо доказали это Верещагину, хотя он нам долго говорил: «Ребята, не морочьте ни себе, ни мне голову: вы не придумаете лучшего решения, чем есть в Miracle!».
— Фильм обрывается на первом, триумфальном матче Суперсерии. О том, чтобы упомянуть, что серию в целом сборная СССР проиграла, не могло быть и речи?
— Почему же? Конечно, разговор об этом заходил, и мы долго думали, что нам тут делать. Но в итоге упоминать о поражении в Суперсерии-72 не стали. На самом деле, почему тогда не упомянуть, что следующая серия, в 74-м, была вчистую выиграна? А потом было ещё несколько Суперсерий. Просто у нас в кадре – первый матч Суперсерии, который был выигран. Всё честно. Мы остановили историю в этот момент. А о том, что происходило дальше, желающим можно будет сделать сиквел.
Была идея сделать в конце титр либо закадровым голосом сказать об этой и последующих Суперсериях. И другая идея — показать титром в конце, что Харламов погиб. Но потом от всего этого отказались. Причём от титра о смерти Харламова — уже на монтаже. То, что его не сделали, я увидел уже на премьере. И абсолютно согласен с этим решением.
«БЮДЖЕТ – 13 МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ. СБОРЫ – УЖЕ 30 МИЛЛИОНОВ»
— Кинокритик из Украины Семён Случевский считает, что недопустимо маргинализирован образ отца Харламова. Притом что как раз папа пробудил в нём интерес к хоккею и натренировал во дворе так, что болезнь сердца отступила.
— Почему маргинализирован? Да, он был простой рабочий на заводе, который поднял своего сына и повёл в секцию. А что, у нас только профессора должны были своих сыновей в хоккей вести? Отвечаю за одно: это был очень хороший, но очень простой мужик. Делать его интеллектуалом – зачем? Видел его интервью, и мне кажется, в фильме он весьма убедителен и, главное, приятен. А то, что был немного под каблуком у жены-испанки, так это нормальная жизненная история.
— Понятно, что Александр Харламов не может хорошо помнить своих родителей – они погибли, когда ему ещё и шести не исполнилось. Но как он оценил образ отца?
— Мы с ним ни разу не общались, но вижу, что он активно участвует в поддержке фильма. Что уже говорит о многом. Думаю, что это было очень грамотное решение Верещагина – аккуратно и вовремя вовлечь в эту историю родственников.
Михаил Местецкий
Они снялись в фильме, дали полезные советы. Это очень помогло «Легенде…» и со всех сторон было хорошо.
— Какой отзыв о картине тронул вас больше всего?
— Сейчас, когда готовлюсь к работе над новым фильмом и бывают минуты тревоги и печали, не отказываю себе в удовольствии залезть во «ВКонтакте» и набрать в поиске «Легенду № 17». И посмотреть, что пишут люди. Во-первых, там каждые 10-15 секунд (а когда фильм пошёл в прокате, каждые две секунды!) появлялось новое сообщение, и это тоже производило впечатление. Один отрицательный отзыв приходился и приходится на сотню восторженных. И очень много эмоций от 15-16-летних ребят. А собственно, в этом возрасте кино и попадает в вас, как никогда больше не попадёт.
— Очень верное замечание, и вот почему. В юности я поигрывал на гитаре, и практически все песни, которые выучил и изредка играю по сей день, пришлись на период с 15 до 20 лет.
— Абсолютно! И когда вижу, что люди, находящиеся в нём, пишут о «Легенде…» как о самом классном фильме в их жизни (а таких отзывов очень много) – становится хорошо. Конечно, взрослые люди, особенно искушённые в кинематографе, намного сдержаннее. Но это понятно. Я бы сам был сдержан.
Смешно, что вокруг фильма уже пошли какие-то перевранные цитаты, слова, которых там просто нет, зато с портретом Данилы Козловского. «Любовь сама тебя найдёт. „Легенда № 17“. Почему? Там нет таких слов! Но смотрю на это и понимаю: всё, это стало народным кино, полностью ушло из-под нашего контроля. И это классно.
— А сколько, если не секрет, стоило снять „Легенду…“?
— Где-то написано, что 10 миллионов евро, где-то – 13 миллионов долларов, что примерно одно и то же. „Россия 1“ дала такую рекламную кампанию, которая в ином случае стоила бы второй бюджет. Но в отличие от многих других проектов, этот фильм увидели и сказали: „Вот ему мы окажем всю поддержку, которую можем“.
— А обычно среднестатистический фильм вашей степени популярности, с пятью миллионами зрителей в кинотеатрах, сколько стоит?
— Давайте сравним с США — ведь „Легенда № 17“ выдержала в России конкуренцию именно с западными блокбастерами. У нас такие фильмы выходят иногда раз в год, иногда и того меньше. Из недавних так выстрелило только „Метро“. Так вот, в Штатах подобные фильмы имеют бюджет в 100, 200 миллионов долларов.
На самом деле российским продюсерам приходится предпринимать чудеса профессии, чтобы выдержать конкуренцию и при этом делать кино за 13 миллионов. И только кажется, что это большой бюджет и все купались в золоте. На самом деле все там получали очень мало и снимали этот фильм, потому что очень хотели это сделать, а не по каким-либо другим причинам.
— Сколько на сегодня составляют кассовые сборы?
— Насколько я видел, 30 миллионов долларов „Легенда…“ в прокате уже собрала. Плюс сейчас она продана в другие страны. Кроме того, ещё не было показа по телевидению. Так что, думаю, ещё доберёт. Видел прекрасные объявления в Интернете: мол, в связи с многочисленными просьбами зрителей прокат „Легенды № 17“ продлён, или показы тех или иных иностранных фильмов заменены нашим. Вот вы где его посмотрели?
— В кинотеатре. Как раз „на флажке“.
— И это здорово, потому что считаю „Легенду…“ фильмом абсолютно кинозальным. Вы не представляете себе это чувство, когда на премьере – заранее-то это было абсолютно неизвестно – после каждой нашей шайбы в матче с канадцами люди начали орать: „Гол!“ И потом по отзывам я видел, что это происходило по всей стране.
Люди писали, причём массово: впервые они видели в наших кинозалах, что народ кричал: „Гол“, а главное – аплодировал на титрах. Вот такие чудеса нельзя ни спрогнозировать, ни потом воспользоваться
На съемочной площадке фильма «Легенда № 17»
ими. Потому что повторить такое механически – невозможно. Вот сейчас будет сниматься фильм про Льва Яшина…
»ЛЕГЕНДА № 17" МОЖЕТ ВСЕРЬЁЗ… НАВРЕДИТЬ НАШЕЙ КИНОИНДУСТРИИ"
— Я хотел об этом спросить. И поинтересоваться вашим мнением о постыдной, по-моему, виртуальной драке разных сценарных групп. Драке за право освоить государственные деньги, которые явно будут выделены на этот проект с царской щедростью...
— …И подлизнуть нужные зады. Это очень печально. А особенно грустно то, что «Легенда № 17» способна всерьёз… навредить нашей киноиндустрии. Парадоксальным образом. Она должна была здорово помочь, а может случиться противоположный эффект. Из-за того, что наше государство вдруг почувствовало: кино может быть одновременно патриотическим и кассовым.
Раньше оно достаточно аккуратно вмешивалось в кинопроцесс с конкретными «заказами», потому что было очевидно: патриотическое кино ничего не соберёт. Фильмы делались на заказ и проваливались. И тут – «Легенда № 17»! Патриотическое кино? Да. И сейчас им показалось: раз «Легенда…» имела такой успех, мы закажем такое же, и будет такой же эффект. Соответственно, нужно перекинуть финансовые потоки с Фонда кино и его сложной системы на проекты, которые они сами определяют.
«Легенду № 17» никто не заказывал. Студия «Тритэ» сама решила делать такой проект. А сейчас возникает иллюзия, что подобное кино можно заказать. Из этого точно ничего хорошего не получится. Потому что такие фильмы рождаются только из мощнейших амбиций. Амбиций людей, которые хотят сделать своё кино – о том, что их действительно волнует. Для большой аудитории, а не для того, чтобы угодить заказчику. Ведь если ты заказываешь кино, то должен быть готов к тому, что делаться оно будет, чтобы лишь формально освоить выделенный бюджет.
По сути, под все эти тезисы о политических интересах государства начинаются разговоры о необходимости введения госзаказа в кино, то есть фактически цензуры. По крайней мере, по отношению к проектам, имеющим господдержку. Именно сейчас идёт такая буза, и везде, к сожалению, приплетают «Легенду № 17».
— Вдова Яшина Валентина Тимофеевна отреагировала на известие о кино про мужа в эфире телеканала «Дождь» так: «Помру – тогда можете художественный фильм делать… Видела про Боброва фильм – отвратный».
— Я её понимаю. Поэтому в нашем случае и с родственниками, и с игроками сборной долго велась тонкая дипломатическая работа – чтобы они поняли и приняли нашу идею. Ведь в принципе могут прийти любые люди и начать в фильме песочить память мужа, брата, партнёра…
— Валентина Тимофеевна как раз и говорила про фильм о Боброве: «Там эта Санина танцует на столе. Ещё не хватало, чтобы меня там голую сделали, чтобы я танцевала», добавив, что будет слишком много вымысла о личной жизни.
— История жизни Яшина была достаточно драматичной, наверное, там можно снять действительно хорошее кино. Просто боюсь, что под эту дудочку госзаказа, под то, что сам президент сказал, будет поставлена задача сделать так, чтобы с идеологической точки зрения было не подкопаться.
Условно говоря, вот мы писали главного антагониста Тарасова – Балашова. Так вот, уверен: если бы у нас был заказ от Путина, такой образ просто бы не прошёл. Был бы прилизанный Харламов, который немного пободался с Тарасовым, а потом всё стало прекрасно. Борьба хорошего с лучшим. Большая беда заключается в том, что если дальше всё пойдёт таким путём, сильно разочаруются зрители. А у людей и так вырабатывается в головах мысль, что на русское кино не надо ходить.
— К вам-то по поводу фильма о Яшине не обращались? И у вас самого не было соблазна подать свою заявку?
— Не обращались. И не было. На самом деле мне сейчас регулярно звонят с какими-то
предложениями, но я даже не выслушиваю, объясняя, что ужасно занят.
— Так и потерять много заманчивых предложений можно.
— Да, сливки с успеха «Легенды № 17» не сниму (усмехается). Тот проект, над которым сейчас работаю, — это следствие победы на прошлогоднем «Кинотавре» в коротком метре. И это будет авторское кино, которым я сейчас целиком и полностью увлечён.
Что же касается Яшина и других заказанных государством историй… Думаю, и студия «Тритэ» не возьмётся за это дело. А такой проект способны сделать только очень крутые продюсеры, которых в России наперечёт. Фонд кино выдаёт дотации 12 студиям. В них и работают люди, которые в нашей стране умеют делать большое кино. Случайных персонажей там нет, как нет и тех, кто живёт просто на распиливании больших государственных денег.
Какой у них интерес? Они – игроки. А ещё – амбициозные люди и в определённом смысле художники. Продюсеры ведь – тоже творцы, им интересно какую-то свою идею довести до конца, выстрелить и собрать гигантскую кассу, чтобы вся страна смотрела. А когда им будут напрямую указывать, что снимать, и зажимать их собственные проекты, они просто уйдут на Запад. Это же люди международного масштаба – Бекмамбетов, Роднянский, — они умеют делать фильмы за рубежом.
— Что ещё в связи с «Легендой № 17» вас беспокоит?
— Болезненной темой для меня является и то, какой образ этого фильма постепенно создаётся, какую роль ему отводят в идеологической жизни нашего государства. Для нас был один очень большой и серьёзный вопрос – может быть, даже самый серьёзный, который мы решали, в том числе с этической точки зрения.
— Какой?
— К Советскому Союзу, к брежневскому застою, в целом к системе мы относимся очень плохо. Это наша общая позиция с ещё одним сценаристом Николаем Куликовым и режиссёром Николаем Лебедевым. Никакой романтизации этих времён мы не хотели. С другой стороны, прекрасно понимаю, что если мы просто списываем эти времена в помойную яму, то списываем туда и своих отцов. Мой отец работал в оборонном НИИ и был абсолютно системным человеком. Но и он, и его друзья — прекраснейшие люди, и в те времена им удавалось жить большой, насыщенной жизнью. По-своему прекрасной.
И живя тогда, они делали те же моральные выборы, которые мы делаем и сейчас. В этом смысле не сказать, что что-то сильно поменялось. И когда мы решили сделать светлый, достаточно жизнеутверждающий фильм о людях тех времен, в этом в последнюю очередь была идея как-либо романтизировать Советский Союз. Просто так получается, что ты видишь в кино живых, настоящих и сильных людей – и это сразу создаёт тем временам хорошую рекламу. Этакий невольный пиар СССР. Почему этот вопрос для меня болезненный? Потому что, когда я вижу в абсолютно мракобесных СМИ хвалебные статьи в адрес «Легенды № 17» — чуть-чуть нервничаю.
— Например?
— Самая безумная и одиозная интерпретация, которая меня просто повергла в шок, — что это первый фильм, где превозносится сталинская система (в лице Тарасова), и ей противопоставляется Балашов как олицетворение всех либеральных сил, хрущёвской оттепели и брежневской слабины. И тем паче, ельцинских времен, поскольку он защищает права игроков. Видел не один такой отзыв. И даже читал полемику в каком-то киноведческом журнале,
Кадр из фильма «Легенда № 17». Тарасов и Харламов
где один из посылов заключался в том, что фильм плох, поскольку эта интерпретация верна. Для меня же она совершенно ужасна, поскольку на самом деле мы хотели показать всю сложность и неоднозначность политического положения игроков и вообще людей в то время. И, мне кажется, соблюли некий баланс.
Да, конечно, те хоккеисты были патриотами – хотя бы потому, что они находились в состоянии постоянного противоборства с иностранцами. То есть патриотизм для них – вещь совсем не абстрактная. Кроме того, они, конечно, были людьми системными. Многие – военными, а Тарасов – так тот просто пел «Интернационал» перед важными матчами. При этом они же, как куча советских людей, находились в состоянии скрытого диссидентства, этакой внутренней эмиграции. И эпизод с Брежневым в этом смысле абсолютно показателен. То есть Тарасов, конечно, системный человек, но… И вот эту двоякость мы хотели показать.
Очень жаль, что много людей проигнорировало то, что у нас главный антагонизм — между Тарасовым и Балашовым, человеком от системы. С другой стороны, как раз то, что у нас есть фигура Балашова, позволило значительной части интеллигенции этот фильм принять. Потому что если бы это было простое патриотическое кино, то отношение было бы совершенно иным.
«СМУЩАЕТ, ЧТО ИЗ НАШЕГО КИНО СТАЛИ „ВЫТЯГИВАТЬ“ ЛОЖНУЮ ИДЕОЛОГИЮ»
— Коль скоро вы сами заговорили об идеологической составляющей, вас не смущает, что «Легенда № 17» сейчас водружена на вершину знамени патриотической пропаганды России?
— Чудовищно смущает. Тем более что мои взгляды находятся на диаметрально противоположной стороне политического спектра. С одной стороны, мы в фильме говорим о каких-то базовых этических нормах – для детей, например. Не вижу ничего плохого, что речь идёт о том, чтобы этот фильм показывали в школах. Не предавайте учителей, не творите подлостей, не пишите доносов – какие-то основные ценности там выводятся правильные.
С другой стороны, ужас в том, что вытягивают из этого фильма и что будут под его эгидой втюхивать. Боюсь главного – что для многих мораль этого фильма станет такой: мы один раз этим пиндосам уже вломили, и будем это делать ещё и ещё, уже по-серьёзному. Именно такую мораль выводит из «Легенды…» огромное количество всяких идиотов. Боюсь, в патриотическом угаре этот антиамериканизм может всё затмить.
— Каков ваш вывод: делать фильмы о спорте – сложнее или легче, чем на другие темы?
— Как-то мы с Колей Лебедевым обсуждали одну из первых статей о фильме. Там утверждалось, что кино про спорт снимать проще простого. Но почему тогда безоговорочных шедевров на эту тему просто нет и Лебедеву, когда он присоединился к проекту, элементарно нечем было вдохновляться? Кстати, то же «Чудо», если честно,
Тарасов и Харламовы
не произвело на нас такого впечатления, как на Верещагина. Симпатичный фильм, но не более.
— И так и не ставший особо кассовым.
— Знаю, что все американские школьники «Чудо» видели – а это уже достаточно большая аудитория. Но, в любом случае, снимать фильмы о спорте крайне сложно. Это только кажется, что если нам интересно смотреть футбол или хоккей по телевизору, то тот же процесс нас автоматически захватит и в кино. Видимо, спорт в чистом виде обладает какой-то другой магией, и разочарование от несовпадения этих чувств бывает очень сильным. Снять такой спортивный фильм, чтобы его смотрела вся страна, сложнее, чем об очень многом другом!
Мы вспоминали великие боксерские драмы вроде «Рокки», но бокс, стереотип мордобоя – это чуть другое. У нас же ориентира как такового не было. Помню, режиссёр сказал, что отталкиваться от кино второго эшелона нельзя, поскольку тогда мы просто не сделаем крутой фильм. Так что чудо – ещё и в том, что это была не просто рискованная дорога, но по большому счёту и непроторённая. Условно говоря, в Голливуде с триумфом прошёл «Титаник» — и ты, снимая кино о гибели нашего «Челюскина», понимаешь, на что ориентироваться и что точно посмотрят. А с хоккеем была ставка на цифру, которая не выпадала никогда. И то, что она сработала, — невероятно.
— Хочется в будущем ещё написать сценарий о спорте? Или даже снять фильм самому?
— Самому – думаю, нет. А вот написать, наверное, можно. Отношения ученика и учителя, игрока и тренера – это мощнейший драматургический движок фильма. Стержень, на который можно нанизать систему локальных конфликтов. Это очень благодатный, архетипический сюжет, воплощений которого можно найти гигантское число.
Но вот, допустим, я много читал про Стрельцова. С точки зрения кино — мне нравится. В то же время понимаю, что это серьёзная, тяжёлая драма, в которой того, что я ищу сейчас в кино и что есть в «Легенде…», нет. Боюсь, запроса на такие фильмы – где, в частности, есть противостояние с абсолютно безумной, чокнутой системой — в ближайшее время не будет. Причём даже не с политического олимпа, а у нашего зрителя. И я его на самом деле не осуждаю. Он хочет увидеть какую-то мотивирующую историю, с мощными драмами, – но которая ведёт к позитивному итогу. А история XX века у нас набита безнадёжными, мрачными историями о том, как классных людей давят и закапывают…
Михаил Местецкий