Март 1953 года. Воскресенск. Прохожие в ватниках и ушанках бегут по своим делам, не замечая никого и ничего, мешая сапогами уличную грязь, местами просто непроходимую. Покосившиеся маленькие дома, бараки, дымящие трубы, деревянные подмостки – жалкое подобие тротуаров. На платформу воскресенского вокзала с характерным гудком прибывает поезд из Москвы.
Прибывает как обычно, по расписанию. Ни в поезде, ни в проводниках, ни в пассажирах нет ровным счётом ничего особенного. Всё те же узелки-котомки, всё те же торопливые объятья, приветствия, рукопожатия. Всё тот же гул, быстро сменяющийся тишиной, стоит только людям разойтись. Вряд ли кто-то мог предположить в тот момент, что из этого поезда, в этот смурый промозглый вечер вышел человек, которому суждено изменить судьбу Воскресенска. Сделать его известным на весь мир.
Человек был небольшого роста, с высоким лбом, яркими глазами и очень выразительными, даже в чём-то резкими чертами лица. Он вышел не один – вместе с другом, спартаковским кипером Костиковым. Но вратарь, поглядев на все подмосковные прелести, недолго думая махнул обратно в Москву, а наш герой остался. Как выяснилось – навсегда.
«Семёнычу давным-давно памятник в Воскресенске поставить надо было. При жизни. Не будь его, никто бы и не знал о существовании этого городишки...», — без всяких обиняков говорил Александр Рагулин, один из величайших воспитанников Николая Эпштейна. И это мнение разделяли многие наши прославленные ветераны, вышедшие из мастерской Никсэма.
Николай Эпштейн
ОТ ПЕЧКИ – ВПРИСЯДКУ
Сейчас оборонительным хоккеем уже никого не удивишь. Десятки наставников – от Ги Буше до Ростислава Чады, от Петра Воробьёва до Зинэтулы Билялетдинова – строят игровую систему, что называется, от печки. Десятки великих побед (например, чешского хоккея) были одержаны благодаря обороне.
Но в 60-е годы в Советском Союзе намеренная игра вторым номером, на контратаках, была удивительным, абсолютно новым явлением. Чехословацкую модель считали слабой, безыдейной и всячески критиковали, а постоянные атаки всеми звеньями были нормой.
И первым проповедником оборонительного стиля, его пионером и новатором в Советском Союзе стал именно Николай Эпштейн. Плотные и хладнокровные действия в своей зоне и постоянные разящие контрвыпады стали фирменным знаком воскресенцев и помогали им добиваться результатов, невероятных для провинциальной команды в то время.
Разумеется, такую тактику Николай Семёнович выработал не от хорошей жизни. «Это Тарасов мог позволить себе бросать в атаку звено за звеном, ибо располагал идеальным подбором исполнителей, — говорил Эпштейн. – У Чернышёва в „Динамо“ тоже были резервы. И у „Спартака“, у которого сначала на линии огня было яростное трио из братьев Майоровых и Старшинова, а затем Шадрин и Якушев с Зиминым, Мартынюком или Шалимовым».
Николай Эпштейн
КАК МОСКВА УРОЖАЙ СОБИРАЛА
А вот в «Химике» талантливые хоккеисты, коим не было числа, надолго не задерживались, перебираясь (зачастую в приказном порядке) в более маститые клубы. «Самое страшное, — утверждал великий тренер, — в том, что забирали у меня тех и тогда, кто явно должен был стать звездой и когда появлялась перспектива, что вокруг них мы выстроим команду-конфетку. Вот тут порой, не стыжусь в этом признаться, я едва сдерживал слёзы».
Эпштейну было жутко обидно за братьев Рагулиных, братьев Голиковых, за Эдуарда Иванова, Юрия Чичурина, которым он дал билет в большой хоккей. Именно в «Химике» эти ребята раскрывались, иногда даже попадали в сборную и тут же – уходили наверх, в Москву. Как правило, в ЦСКА или «Динамо».
Времена менялись, но система оставалась прежней. Из «Химика» Эпштейну пришлось провожать Ларионова, Каменского, Квартальнова, Вострикова, Козлова, Зелепукина… Словом, цвет советского и российского хоккея.
«ЦСКА и „Динамо“ зачастую действовали по принципу „и сам не ам, и другим не дам“, — сокрушался наставник „Химика“. – Они имели возможность держать, как бы их теперь назвали, фарм-клубы. В общем, на пальцах одной руки могу перечислить тех, кто из Воскресенска никуда не уехал, но всё же стал заметной личностью: тот же Никитин, Юрий Морозов, Александр Черных».
Николай Эпштейн
К «ХИМИКУ» – ОТ ФУТБОЛА И ВОЙНЫ
Впрочем, что это мы начали с середины. И до судьбоносного визита в Воскресенск история нашего героя была весьма интересной. Коломенский мальчишка задолго до появления в нашей стране пресловутой «канадки» познавал футбольные азы на знаменитом Стадионе юных пионеров.
Играть получалось неплохо. Настолько неплохо, что в конце 30-х Колю пригласили в юношескую команду «Спартака», и лишь армейский призыв на некоторое время прервал карьеру футболиста. Война застала его действующим военнослужащим. Стало совсем уж не до футбола. Николай Семёнович принял участие в боях под Москвой, а когда немцы были отброшены на Запад, перевёлся в железнодорожные войска. Там и закончил войну, попав по распределению в московский «Локомотив».
Но требовательной душе спортсмена всё время чего-то не хватало. Нужна была новая идея, новое предприятие, новая миссия. Желательно – амбициозная и трудная, на грани с невыполнимостью. Наверное, поэтому, выйдя на холодный перрон Воскресенска, он не испугался глухой провинции и решил идти в своём начинании до конца.
В красках он расписал партийным чиновникам, как видит будущее клуба и весьма неожиданно добился успеха. Команду удалось создать по крупицам, чему немало способствовала и наступившая в стране «эпоха оттепели».
«Умер „лучший друг физкультурников“. Открылись ворота бесчисленных зон ГУЛАГа. Приподнялся „железный занавес”. Всё чаще стали появляться в газетах, но особенно в литературных “толсты» журналах свежие, невиданные ранее по тону, откровенности, искренности, боли за людей и страну публикации. За новые, нетривиальные идеи не только не сажали — их даже иногда приветствовали и поддерживали", — с иронией вспоминал Эпштейн, не имевший иллюзий по поводу сущности советской системы. Да и настрадавшийся от неё, как многие евреи того времени.
Николай Эпштейн
ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЁМ?
К примеру, из-за своей «неблагонадёжной» фамилии он ещё до «Химика» был отчислен из команды «Электросталь», связанной с одним из засекреченных заводов. Донимал Эпштейна происхождением и великий Анатолий Тарасов. Не напрямую, разумеется, через игроков.
Журналист «Советского спорта» Евгений Рубин в книге «Пан или пропал» впоследствии напишет о словах Тарасова, которыми он настраивал игроков на матчи против «Химика»: «Все маленькие, все бегут, у всех нос крючком! Неужели мне вас учить, как обыграть эту воскресенскую синагогу?!». Понятно, что антисемитом Анатолий Владимирович не был, на эмоциях ещё и не такое скажешь. Тем более что время от времени «синагога» сама обыгрывала непобедимый ЦСКА, имея куда менее звёздный состав.
Но отношения двух легендарных наставников всё-таки не сложились. И Николай Семёнович, хоть и говорил о Тарасове в самом уважительном тоне и исключительно по имени-отчеству, был вправе на него обижаться. Однажды на заседании федерации хоккея тренер ЦСКА потребовал, чтобы Эпштейна осудили за чуждый, неправильный и несоветский хоккей. Не нравилось ему, что «Химик» играет от обороны. «Эк куда занесло Тарасова, — усмехался воскресенский тренер. – Он бы ещё чехословаков осудил за такую игру».
А польза в таком хоккее воскренцев была, как ни странно, и для Тарасова. Именно на «Химике» он мог отрабатывать действия сборной против тех же самых чехословаков.
Николай Эпштейн
И НАСТУПИЛА ОСЕНЬ…
Воскресенскому клубу Эпштейн отдал больше 20 лет, добившись с ним самых серьёзных успехов в истории команды – бронзовых медалей чемпионата СССР 1965 и 1970 годов. Говорят, он сумел заразить хоккеем не только весь город, но и крупных московских чиновников, впоследствии спасавших клуб от неизбежной гибели.
Параллельно он несколько лет руководил юниорской сборной страны, трижды выиграв с мальчишками, среди которых были Владислав Третьяк и Виктор Жлуктов, золото мирового первенства.
В 1972 году произошла забавная для наших дней история: игроки юниорской команды едва не потравили рыбу в шведском озере сотней бутылок водки. Водку они собирались везти домой – на продажу, да побоялись сопровождающих сборную «людей в штатском». Случился скандал – Эпштейн стал невыездным. Хотя ему и дали поработать во второй сборной СССР, в крупных турнирах он больше участия не принимал.
А через три года пришло время прощаться и с «Химиком». После был недолгий период в качестве тренера «Сибири», затем – начальника «Спартака», но всё это уже нельзя было сравнить с предыдущими успехами. В карьере патриарха наступила осень.
Николай Эпштейн
ПОБЕГ В НИКУДА
Годы спустя он переехал в Израиль, где тренировал местную сборную. «С Землёй обетованной меня прежде ничто не связывало. Я даже не мечтал туда попасть, поскольку мыслей об отъезде никогда не возникало. Но поступило предложение поработать со сборной Израиля и я его принял. Помогаю, чем могу, хотя, конечно, подготовка игроков совершенно не соответствует тем параметрам, к которым я привык», — рассказывал мастер.
Впрочем, эта часть карьеры не прошла для Эпштейна бесследно. В 2001 году его включили в Международный еврейский спортивный зал славы.
Последние годы жизни Эпштейна складывались чрезвычайно тяжело: он страдал болезнью Альцгеймера и мучился как физически, так и морально – от того, что доставляет трудности и боль своим родным. И однажды он просто решил уйти. Как схимник, как Лев Толстой. Тайком от всех он выбрался с дачи в Наро-Фоминском районе и пешком, практически без одежды, пошёл на верную смерть. А может быть, напротив, пытался убежать от смерти. Кто знает…
Его нашли только через неделю, в заброшенном доме, ещё живого, но сильно истощённого. В больнице он прожил всего несколько часов…
Грустный финал истории великого человека. Но память, которую он после себя оставил, его фирменный стиль, его команда, его талант, его мечты и стремления стоили того, чтобы прожить жизнь именно так.