Егоров — о Дне Победы и родной деревне под Москвой

Вы уж простите, что я о личном. Но прежде чем вы это прочитаете – знайте, я не русофоб и не отрабатываю какой-то там заказ Запада. Да и кто мне его предложит? Просто рассказываю о том, что хорошо знаю. О родных местах. Местах, где в 1941 году закончилось наступление гитлеровцев на Москву. Местах, где через 30 лет после победы была развернута гордость Союза, радиотелескоп ПВО. Местах, где я вырос, начинал играть в футбол и куда до сих пор приезжаю к дедушке с бабушкой. Деревня и военный городок рядом с ней всего в 50 километрах от Москвы, по соседству с парком «Патриот», таким популярным в новостях центральных каналов.
Но сначала я должен сказать, что День Победы – главный для меня праздник. Выясняется, что он почти для всех такой. Вот и для меня тоже. И 9 мая я не хочу размышлять о причинах превращения Второй Мировой войны в Великую Отечественную, о роли Сталина, о союзниках, о пакте ненападения и о роли США с Великобританией – для дум о России у меня и так есть весь год.

В День Победы я просто хочу смотреть парад и с доброй горечью радоваться за людей, которые 75 лет назад услышали от информбюро, что война закончилась. Десятки миллионов погибших, разбитые судьбы, сожженные дома, голод, страх – не дай бог нам, изнывающим в комфорте квартир и дач от коронавируса, когда-нибудь почувствовать, каково это.

Но они вытерпели. Победили смерть. Великие люди. Великий народ. Некогда великая держава.

И сегодня мне, молодому человеку, удивительно слышать, что Россия празднует День Победы неправильно. Мол, 9 мая – не для оружия, а для скорби, тишины и даже покаяния за какие-то ошибки советского строя. Мол, зря мы бряцаем военной техникой на Красной площади, зря поем фронтовые песни, зря выходим на улицы или стоим на балконах с фотографиями родственников, зря надеваем на детей пилотки с красной звездой. И эта антивоенная, якобы гуманистическая риторика кажется мне ложной, вырожденческой. Боже мой, как же эта навязываемая нам подмена понятий ощущается в США, где в перерывах каждого увиденного мной матча НБА и НХЛ на площадку выходили солдаты с оружием, а на экранах, сжирая рекламные миллионы, шли ролики о героизме американской армии.

Вот и нам нечего стыдиться. Нужно праздновать: на парадах, плечом к плечу, громко. Иначе мы оскорбим не только память ушедших, но и еще живых ветеранов. Они ж, вот как выходит получается, научились жить без денег – это уже не изменишь. Но День поражения в День Победы они не примут и не поймут.

***

Среди моих родственников фронтовиков уже не осталось. Один мой прадед, Алексей Михайлович Китайкин – и я до сих пор думаю взять вторую фамилию — погиб в боях в 43-м году. Он ушел на войну, когда бабушке был всего годик. В 4 она уже ночами стояла в очереди за хлебом, а в 80 ходит пешком на огород за 5 километров, потому что – думаю, вам это знакомо — огурцы не политы, парники не открыты.

Другой прадед, Дмитрий Кузьмич Егоров – меня назвали в его честь — был начальником снабжения, на своей дистанции отвечая за поставки продуктов и боеприпасов на передовую. Вся его семья – жена Екатерина, дочка и трое сыновей — жили в оккупированном германской армией деревне в Брянской области. Тогда дедушке было 7, а сегодня, в 85, он даже как-то жалеет тех молодых немцев. Говорит, не хотели они ни убивать, ни воевать. Сидели себе в избах, пили шнапс, пукали за столом, веселились, а отступая, для вида сожгли лишь пару домов, а всю деревню не тронули, нарушили приказ. Какой-то человек превратил их в захватчиков, которые так и остались в белорусских лесах после встречи с советскими партизанами.

Мой дедушка – военный. Поступил в военное училище в Гомеле, перевелся в академию в Харькове, потом был распределен под Москву в деревню Акулово, где дослужился до полковника на том самом уникальном телескопе ПРО. Этот, как его называют, шалаш, должен был спасти нас от любой ракетной атаки с Запада в Холодную войну. Когда я родился, дедушка уже перешел на работу в центральный офис Главмосстроя, но из своего военного городка, который для меня так и будет считаться деревней, так и не уехал. Родные места все-таки. Вот и для меня это место – и есть Россия, моя родина, и хотелось бы, чтоб моя гордость.

Место это для страны и впрямь в чем-то священное. Вот записи из фронтовых сводок:
«1 декабря 1941 года немецко-фашистские захватчики большими силами прорвали оборону Наро-Фоминска и начали продвигаться на Голицино и Кубинку по направлению к Москве. Но в деревне Акулово враг был остановлен и 4 декабря разгромлен и отброшен назад. Воины 32-й краснознаменной стрелковой дивизии подбили здесь 34 танка и уничтожили около двух батальонов пехоты противника».

В честь 25-летия Победы здесь был установлен обелиск и пушка. Мои первые Дни Победы прошли здесь и праздник навсегда будет связан с этим местом. Георгиевских ленточек еще не было, зато дедушка надевал форму, мы шли с ним к горящему вечному огню, светило солнце, было радостно и свежо, люди улыбались и плакали. Ветераны были такими красивыми.

Вы не представляете, как тогда на моей родине было хорошо. Идеально выкрашенные солдатами бордюры, черные от свежего асфальта дороги, зеленая аллея здоровья, кино и мороженое в Доме офицеров у памятника Ленина, где мы смотрели кино, куда ходили на концерты. А еще — рыбалка на чистом озере, белые грибы в окопах на опушке, где спустя 30 лет находили останки наших солдат. Мама сама видел череп и истлевшие кости – их с почетом захоронили. А еще был футбол при спорткомплексе, подходящем для настоящей спортивной державы.

Для городка на 2 тысячи жителей здесь было все. Коробка, где еще мама занималась фигурным катанием и где играли в хоккей ее одноклассники. Два теннисных корта, баскетбольная и волейбольная площадки, крытый манеж для любых видов спорта и, конечно, стадион с подготовленными беговыми дорожками, идеальным газоном и выкрашенными трибунами, центральная часть которых была еще и крышей закрыта.

У нас в Акулове тренировались даже старшие возраста школы ЦСКА, а местный парень Леха Трипутень с деревенского поля дорос до основы клуба, играл с Березуцкими – дальше помешала травма.

Тот стадион – тоже моя жизнь, моя память и моя родина. Здесь я рос, здесь завел первых друзей, здесь получил первое прозвище. Сейчас смешно прозвучит, но звали меня «Газпром» или «Газик». Просто в 7 лет я поехал с бабушкой Лидией Алексеевной в Зеленоград к ее подруге Розе Газизовне и там выпросил их сделать мне футболку «Спартака». Они взяли белую хбшку, красные карандаши и слушали ребенка. «Вот на груди – «Спартак». На спине номер 10. И фамилия – КеТ – чи – нов. На груди – «Газпром». Да, я добавил лишнюю букву, забыл про «Уренгой», но сохранись эта майка сейчас – не отдал бы ее ни за какие деньги. Как сейчас помню свой обратный путь в Акулово — он был одним из самых счастливых моментов моего раннего детства. Бабушка, я в ее солнечных очках в метро, на электричке, в автобусе, «Спартака», «КеТчинов», солнце — ох, как я был горд и счастлив. На родном стадионе я играл в этой форме до тех пор, пока не смылись красные контуры. Но кличка «Газпром» осталась навсегда.

Футболу меня учили дедушка Анатолий Дмитриевич и муж Розы Газизовны, наносившие ответные визиты. Владимир Леонтьевич – огромный, здоровый полковник из Украины, также живший в Акулово, но получивший квартиру в Москве. Мы били с ним по двести-триста пенальти. Он рассказывал мне про киевское «Динамо», про гения Бышовца, который брал мяч в центре поля и заводил его в ворота, пока его, молодого, не поломали. Ведь тоже забавно: лет в 8 я хотел быть как Бышовец. Роза Газизовна называла Владимира Леонтьевича седым бабником. И я называл его так тоже. Мы так много смеялись. Они вообще были для меня лучшими друзьями – Володька и Розик. Она умерла пять лет назад. Он не смог прожить без нее и года.

***

Мои бабушка и дедушка, слава богу, еще живы. И мне тяжело от того, что из-за карантина я уже два месяца я не могу их навестить: послушать как он поет под гитару, съесть всю еду, которую она приготовила. Такого, наверное, никогда не бывало. Не могу я вернуться на свою Родину. Родина, правда, сильно изменилась – причем, менялась она на моих глазах, год за годом. И вот что с ней, героической и великой, стало. Возможно, у вас точно так же, но, простите, пользуясь положением – я ее покажу.

В Акулово и военном городке Кубинка-10 по-прежнему живет две тысячи человек, по-прежнему функционирует военная часть.

Обелиск стоит на общей дороге, поэтому его сносный вид хоть как-то поддерживают.

Хотя вечный огонь давно погас.

И уже нет памятника Ленина. Но это полбеды. Нет ничего. Ни Дома офицеров, ни красивого кафе «Теремок» с мороженым в алюминиевых вазочках. Остались лишь стены здания да серый военторг, патриотически дежурящий на пороге «Пятерочки».

Фотографии героев на улицах потускнели и потрескались.

Хоть дороги и стали будто фронтовыми, с отвалившемися бордюрами. А из озер, как при страшной атаке, исчезла рыба, но появился мусор.

На моем же любимом, родном стадионе можно снимать фильмы про конец света.

Где на поле вместо газона – окопы.

Где трибуны – как после бомбежки.

Где под ногами – битые стекла и Русь, победившая фашистов. Но точно не пьянство.

На площадках баскетбольные кольца вырваны с корнем, корты уничтожены, на хоккейной коробке какая-то радиоактивная жижа, бурьян и худые собаки.

Да, военная часть еще как-то, но функционирует. За ее стенами – свежие кирпичи, видимо, когда-то будет ремонт. Но с обратной стороны, прямо на заборе у казарм, написано, что «Мусора – позор России».

На раздевалке манежа говорят наркотикам – «да».

А на стене самого военного зала, где гордо красуется табличка: «Спортивный комплекс «Космос» уже давно как написано, что «Путин» — … (там нецензурное слово, ставшее популярным в соседнем государстве в период с 2014 года). И никто ведь никто не стирает. По крайней мере, так было до карантина.

А на трибунах – там, где мы прятались и от дождя и от солнца — ступая между отбросами и бутылкам, ходят дети. Больше на моей родине им гулять негде.

— Как вы думаете, что-то изменится? – спрашиваю я.
— Думаем, нет, ничего не изменится, — отвечают они.

Как взрослые. Жизнь вокруг них – анархия. Лишь бы не сказали наркотикам «да».

И вот еще что.

Несколько лет назад дедушка пережил осложнения после операции, больше месяца лежал под аппаратами в полусознательном состоянии, но выкарабкался, начал постепенно ходить вокруг стадиона, потому что аллею здоровья раскурочили, а в городке больше не оставалось ровных дорог. И прямо на моем родном стадионе его чуть не сгрызла стая псов – он кое-как отбился благодаря случайному прохожему.

Приехала скорая, наложили швы, делали уколы в течение полугода. И больше дедушка на наш с ним родной стадион не ходит.

Страшно.

Да и случись чего, никто не поможет. Единственную амбулаторию закрыли. До ближайшего врача – 10 километров и две пересадки на маршрутках. Городок, напомню, военный. Живут в нем те, кто отдал себя служению Родине.

В Новый год мы повезли бабушку с дедушкой на Красную площадь. Гуляли. Восхищались горящими лампочками, иллюминацией. Они шагали там больше двух часов. Видимо, красота силы давала. А когда вернулись в Акулово, то стало темно. 1 января практически во всем военном городке почти на сутки отключили свет.

Моя деревня, мой военный городок – места славы. Настоящей, не придуманной для экрана. Слава эта в 50 километрах от «Лужников» — одного из лучших стадионов мира, расположенного в стране, где стадионов толком-то нету. Слава эта в 15 километрах от Парка «Патриот» — одного из лучших военных парков мира. Слава эта где-то рядом от доказательств, что мы величайшая военная и спортивная держава.

Но знаете, ни один из спортивных чиновников, ни один из ведущих ток-шоу, ни один из политиков не убедит меня, что Россия выглядит не так как в Акулово, а иначе. Искренне надеюсь, что мне просто не повезло, что в ваших родных местах все иначе.

И еще раз. Я — не русофоб и не отрабатываю какой-то там контракт Запада. Я считаю День Победы главным праздником страны. И еще раз простите, что полез с личным, может быть, личным, с использованием журналистского положения на «Чемпионате», но в это 9 мая, далеко от дома, я не мог иначе. Не мог не написать о том, что происходит с моей родиной.

И буду рад, если вы напишете, что происходит с вашей.