– Каково это — вернуться в баскетбол после тяжёлой травмы?
– Чувствую себя отлично. Тяжело было первое время тренироваться без мяча и пытаться обрести былую форму. Я приступил к контактным тренировкам только в октябре, когда травма плеча перестала о себе напоминать. Самым важным с того момента стал вопрос обретения необходимого игрового ритма, потому что выпасть на полгода не так просто. Сначала я практиковался один на один, чтобы вспомнить азы и отработать механику, потом перешёл к тренировкам в формате три на три, а когда почувствовал уверенность, погрузился с головой в обычный рабочий процесс.
– Насколько тяжело психологически вступать в контакты больным плечом?
– Сначала побаивался идти в жёсткие стыки, искусственно смягчал движения корпусом, постоянно думал о возможности рецидива. Но со временем страх ушёл – осознал, что я делал всё правильно и мой организм в целом и плечо в частности готовы к прежним нагрузкам.
– Как вообще проходит процесс восстановления после такой непростой травмы?
– В первую очередь дело даже не в физической реабилитации, гораздо важнее вернуться в нормальное психологическое состояние. Очень помогают воспоминания о том, за что ты любишь баскетбол, ускоряют процесс реабилитации. Ну, а самым сложным является возвращение к прежней форме, что довольно затруднительно, учитывая, что мне чуть не оторвали руку. Задействовать её на 100 процентов я смог только по прошествии пяти месяцев.
– Сможете описать самую тяжёлую часть вашего полугодового восстановления?
– Изо дня в день я делал одни и те же упражнения, и это была действительно утомительная задача. Порой мне казалось, что я совершал шаг вперёд, но на деле я был позади на два. Мне приходилось смиряться с этим, проглатывать чувство гордости и работать дальше, ведь только преодоление себя могло способствовать моему полному восстановлению или, возможно, даже усовершенствованию моих способностей.
– Вы играли под 42-м номером в университете и в «Миннесоте», а в Кливленде неожиданно выбрали «0». Почему?
– Всё просто, в «Кавальерс» 42-й закрепили за Нейтом Тёрмондом. В университете мне позволили играть под ним, несмотря на то, что майка Уолта Хаззарда была поднята под своды арены. Что касается «0», то он мне нравился всегда. Но, признаться честно, решение пришло не сразу. Поначалу подумывал о семёрке, ведь я родился 7 сентября, и мама всегда говорила, что это моё счастливое число, но он также оказался закреплён – за Бинго Смитом. Потом мне пришла в голову мысль о № 11, под которым я играл на Олимпийских играх, но он, как известно, также выведен из обращения, благодаря Илгаускасу. В конце концов я остановился на «0». Мне нравится это число, так как оно символизирует мой новый жизненный этап. К тому же «Орегон» и «Огайо» начинаются на «о» (Лав вырос в Орегоне, а в Огайо играет в составе «Кливленда». — Прим. ред.), а эта буква похожа на ноль, что мне показалось символичным.
– Сегодня вы являетесь одним из самых асимметричных снайперов в НБА, предпочитая левую сторону правой. Можете объяснить данный парадокс?
– Думаю, пять отданных «Миннесоте» лет сыграли свою роль. Рик Адельман уделял особое внимание краям площадки в нападении. Я всегда тяготел к левой стороне, а Никола Пекович, напротив, больше предпочитал действовать справа. Мы настолько привыкли, что это укоренилось в сознании – я просто бегу в нужную точку, зная, что там должен получить мяч или поставить заслон и отвалиться на дугу. В новом сезоне стараюсь находить другие позиции, что порой помогает поставить соперника в тупик. Разумеется, я не перестану использовать любимую зону, но буду работать над тем, чтобы приносить пользу команде. Вообще, верю, что могу быть полезен везде, даже в роли четвёртого номера, действующего исключительно в «краске».
– К слову, вы пришли в лигу именно как мощный форвард. Как вам удалось трансформироваться в подвижного универсального «большого», не стесняющегося «поливать» из-за дуги?
– У меня всегда был поставленный бросок. Отец заставлял меня много работать, когда я был подростком. Он всегда учил меня уделять внимание игре вне трёхсекундной зоны, работать над прыжком, балансом тела, работе кистью. В итоге его советы оказались бесценны и способствовали моему становлению как игрока. Помню, как на заре моей карьеры в НБА я задавался вопросом: почему тренер должен предпочесть меня другим? Ответ, казалось бы, лежал на поверхности: я должен был совершать подборы, толкаться под кольцом и владеть таким элементом, как «крюк».
– Что же случилось после?
– По мере того как я начал получать всё больше игрового времени, стал чувствовать, что способен проявлять себя и в качестве бросающего. Тогда я принялся за работу над своим телом и физическими возможностями в целом, что в итоге начало придавать мне больше уверенности. Я был уже способен расширять спектр полезных действий в игре больше и больше. Ну а целенаправленно работать над трёхочковыми я начал с Робом Макклэнагэном. После одной из бесед на тренировке он посоветовал мне практиковаться чаще и в большем объёме. И это действительно помогло мне.
– В современной НБА четвёртые, да уже и пятые номера становятся всё более универсальными. Что вы думаете по этому поводу?
– Баскетбол вообще меняется. С тех пор как я пришёл в лигу, выросло новое поколение «больших», многие начали бросать с пяти, шести, семи метров. Игроки ростом за два метра, имеющие в своём арсенале бросок из-за дуги, уже не редкость. Но не стоит думать, что их раньше не было вовсе – примеры Дирка Новицки и Пежи Стояковича об этом свидетельствуют. Да и игроки вроде Кевина Гарнетта, Криса Уэббера и Тима Данкана оттачивали броски со средней дистанции на протяжении всей карьеры. Думаю, здесь не обошлось без влияния Старого Света. Мой отец всегда говорил, что я должен следить за тем, как играют европейцы, поскольку они действительно умели хорошо бросать.