Недавнее дурачество Спайка Ли, который выложил в Интернете изображение майки «Майами Хит» с фамилией Шаттлcуорт, стало своеобразным анонсом к занятной акции, которую решило провернуть руководство НБА. На некоторых матчах баскетболисты выйдут в экипировке с прозвищами вместо фамилий. Фамилия Шаттлсуорт уже стала нарицательной, как и имя Иисус, если его произносят в баскетбольной среде. Точно так же все понимают, о ком идёт речь, когда произносят звонкое «Рэй-Рэй». Выходка Спайка Ли послужила не только своеобразным рекламным ходом, но и напоминанием об одном из самых закрытых для общения игроков. За 18 лет, проведённых в НБА, было немало ситуаций, в которых поступки Рэя Аллена бросали тень на его, казалось бы, безупречную репутацию образцового профессионала. Чаще всего это случалось, когда речь шла о переходе в любой из четырёх клубов, за которые он выступал. Но на данный момент рекордсмен по количеству забитых трёхочковых в истории НБА и 10-кратный участник Матчей звёзд переживает один из самых светлых этапов в своей карьере. И пусть его статистика далека от той, которую он показывал в «Бостоне» и «Сиэтле», Рэй по-прежнему принадлежит к числу элитных игроков НБА, а его вклад в последнее чемпионство «Майами» неоспорим.
— Ваш отец был военным, и практически всё детство вы провели, переезжая с семьёй из одной части света в другую. Такой стиль жизни и воспитания повлиял на ваше мировоззрение?
— Мне было 10 или 11, когда меня поймали во время мелкой кражи. Мой отец на тот момент был в командировке в Корее, и я помню, как сильно был напуган из-за того, что мой поступок может стоить ему карьеры. Этого не случилось, но ему пришлось серьёзно отчитываться перед начальством. Нас было пятеро детей, и не всегда хватало средств, чтобы прокормиться, но даже при таких условиях не было ничего хуже моего поступка. После всех взысканий и штрафов я чувствовал, будто бы украл пищу у собственной семьи. Военный уклад жизни научил меня, что всё и всегда имеет свои последствия.
— Где вы жили и как долго?
— Примерно по три года в каждой части, куда получал направление мой отец. Я родился в Северной Каролине, на авиационной базе «Кастл». Оттуда мы переехали на авиабазу «Рамштайн» в Германию, затем была база «Альтус» в Оклахоме, после база «Бентуотерс» в Англии, «Эдвардс» в Калифорнии, «Шоу» в Южной Калифорнии. Часто говорят, будто бы я родом именно из Южной Калифорнии, но я не устаю повторять, что там я ходил в среднюю школу. До этого я впитал в себя столько особенностей, которые были свойственны местам, в которых я побывал, что сложно привязать меня к какому-то одному городу или штату. Правда, стоит сказать, что если бы не Южная Калифорния, то я никогда не попал бы в НБА. Люди, живущие там, сделали меня крепче. Я был вынужден стать твёрже и научиться сражаться за себя и своё мнение. Я должен был найти своё место в этой жизни или проиграть.
— Можно сказать, что баскетбол способствовал развитию вашей личности…
— Безусловно. И моя личность продолжала развиваться вне зависимости от того, кем я был раньше. После того как я начал показывать определённые результаты, в наш дом начали приходить люди абсолютно разных сословий, они выказывали уважение мне и моей семье, и мои родители делали то же самое. Я всегда должен был быть уверенным в том, что окажу вежливый, правильный приём всем гостям, при этом не переступать грань, когда моё поведение могло показаться чересчур услужливым и лакейским.
— И каким образом всё это помогло вам в НБА?
— Мы все говорим, что это работа, а значит, тебе не всегда может нравиться человек, рядом с которым ты играешь. Время заставляет смириться с этим, и всё, что тебе остаётся, — это не давать негативным отношениям влиять на игру команды. Команды, которые действительно чувствуют единство и движутся к одной цели, могут стать успешными. Взаимопонимание и уверенность друг в друге достигают такого уровня, что команда выигрывает, кажется, только лишь из-за того, что эти люди нравятся друг другу.
С тех пор как я стал вести себя менее импульсивно, многие стали называть меня замкнутым, отстранённым, даже надменным. На самом деле я просто стал более наблюдателен, и в первую очередь по отношению к себе, своим поступкам, мыслям. В психологии даже существует специальный термин «интроспекция», то есть самонаблюдение. Это не эгоизм или самолюбование, просто ты полностью концентрируешься на себе, отказываешься от кумиров и примеров для подражания. Как Джордж Карл сказал: «Все считают тебя высокомерным, потому что ты не слишком общительный». Я понимаю логику его слов, но высокомерие — это чуждое мне понятие. Да, я чётко следую собственным принципам, но в то же время желаю счастья и удачи всем окружающим. Если ты можешь стать лучшим игроком команды, сделай это, и команда станет лучше. Это всё, о чем я просил практически всех игроков команд, за которые выступал. Когда таковых не находилось, я должен был делать свою работу лучше. Что ж, если это необходимо, то я буду делать свою работу лучше. Я никогда не пытался привить кому-либо свои привычки или методы тренировок, я всего лишь чувствовал, что могу помочь этому человеку. Всё, что необходимо, — это поместить его в условия, при которых он будет прогрессировать. Я бросаю штрафные с точностью 90 процентов. Что ж, давай бросать вместе. Когда я только пришёл в НБА, я тренировал штрафные броски вместе с Джеффом Нордгардом, он каждый раз побеждал, но полученный опыт всегда помогал мне в играх. С тех пор я всегда нахожу тех, с кем готов соревноваться на тренировках.
— С кем вы соревнуетесь сейчас?
— Это мой 18-й сезон в лиге, и впервые за многие годы я тренируюсь один. Но если возвращаться к началу сезона, то мы тренировали штрафные вместе с Леброном. У нас было порядка 40 импровизированных поединков, и он выиграл в трёх или четырёх. Он сказал, что хочет повысить свой процент точности и в любой день готов надрать мне задницу. Собственно, вот противостояние: он уверен в своих силах, а я знаю, что обязан быть лучшим исполнителем штрафных.
— Вы знали хотя бы одного игрока, который был столь же трудолюбив, как вы?
— За всю карьеру я помню только Кевина Олли, с которым мы играли в «Бакс». Сейчас он тренирует «Коннектикут», за который я когда-то играл. Пожалуй, он единственный из тех, кого я знал, кто работал усерднее всех в команде. Словно маленькая дрель, меня постоянно сверлила мысль о том, что он работает больше и лучше меня. В лиге его заклеймили как игрока, не способного бросать, и перед сезоном мы постоянно собирались и вместе работали над своими недостатками.
— Ваш отличительный знак — это решающие броски в конце матча, без этого невозможно представить Рэя Аллена. О чём вы думаете в моменты вроде того, который был в шестом матче финальной серии против «Спёрс»?
— Всё дело в подготовке. Это не миг озарения или вроде того, это воля и понятие того, что ты должен быть готов к такой ситуации. Я прихожу в зал задолго до тренировки и бросаю гораздо больше, чем это необходимо, и чаще, чем от меня требуется во время игры. И поэтому во время матча обычные броски и решающие броски кажутся мне более простыми. Это как будто ты сидишь на экзамене, все остальные нервничают и не знают, что делать, а у тебя есть все ответы на тест. Вы не представляете, насколько я был готов к этому броску против «Сперс». Я не думал, под каким углом бросать или в каком положении должна быть моя кисть. Я оказался готов к экстремальной ситуации, в которой любой другой сказал бы, что попасть такой бросок невозможно.
— Как много раз вы переосмысливали этот момент, понимая, что именно ради него и перешли в «Майами»?
— Для меня это квинтэссенция всего. В последний год меня так часто критиковали, но я знал, что эта команда хочет меня, а главное — предоставит мне такой момент. В конце концов, когда речь заходит о спорте, главное — победа. Это абсолютно объективно. И это окончательная причина, по которой я захотел помочь этой команде.
— Это как-то снимает с вас напряжение и груз ответственности после громкого и неприятного расставания с «Селтикс»?
— Весь год мне приходилось давать на эту тему интервью и слушать, как я «бросил» команду. Но, так же как и везде, когда ты становишься свободным агентом, команда вольна решать: либо платить за твои навыки, либо приглашать кого-то другого. Я оказался в уникальной ситуации. Последний год я играл, уже будучи практически обменян. Перед игрой с «Уорриорз» Дэнни Эйндж позвонил мне и сказал, что уже существует договорённость, по которой в межсезонье меня обменяют в «Мемфис» на О Джей Майо. Конечно, мне было обидно, но в то же время я понимал, что это бизнес и я не в силах повлиять на ситуацию. Обидно другое. Когда команды вот просто так, по щелчку, меняют игроков, у них всегда есть универсальная фраза: «Мы ценим игрока и его вклад, но делаем всё в интересах клуба». Когда же команду покидают игроки, их тут же называют хапугами и изменниками.
— Что порой гораздо хуже.
— Да, меня заклеймили как изменника. Сначала поместили в список потенциальных кандидатов на обмен, а как только я решил, что хочу уйти сам, на меня нацепили ярлык предателя.
— Как вы чувствовали себя на протяжении межсезонья? Сделка с «Мемфисом» сорвалась, вы оказались на рынке свободных агентов.
— В переговорах с «Гриззлиз» было много негативных нюансов, команда, например, не смогла предоставить страховку. Это сильно беспокоило обе стороны, и тогда я вышел на рынок свободных агентов, где у меня были предложения от «Майами», «Клипперс» и «Миннесоты». Мне было очень тяжело, когда я приехал в Майами, мы только что проиграли «Хит» в финале Восточной конференции в семи матчах, они выиграли чемпионство. В голове у меня крутился один вопрос: смогу ли я играть здесь? Я провёл два дня, знакомясь с генменеджером, владельцем, а затем отправился попробовать другие варианты. В «Клипперс» сразу сказали, что подписывают Джамала Кроуфорда и больше не заинтересованы в моих услугах. Несмотря на предложение от «Тимбервулвз», я сразу поехал обратно в Бостон, где руководство подтвердило, что я не вхожу в их дальнейшие планы. За год до этого я знал, что если клуб не достигнет успеха, то начнётся глобальная перестройка. Какой был смысл продлевать контракт с командой, которая, по сути, в скором времени и так прекратит своё существование в этом виде. Переход Пирса и Гарнетта служит доказательством, моя «вина» лишь в том, что я оказался первым, кто покинул клуб. Учитывая достижения «Майами» этот выбор был самым очевидным. Остальное — уже история.
— В процессе принятия решения вы созванивались с бывшими партнёрами по команде или они звонили вам?
— Нет. Никто никому не звонил. Как только стало известно об уходе, был запущен своеобразный механизм, каждый делал то, что должен был делать. Я прежде всего должен был думать о семье.
— Сейчас очевидно, что вы сделали правильный выбор. Вы находитесь на своём месте, выиграли чемпионство, в то время как вашим бывшим партнёрам не слишком комфортно в «Бруклине».
— Что-то подобное я предполагал. Мне не хотелось бы оказаться на их месте. Недавно я сказал жене: «Представь, что мы бы попали в такую же ситуацию?»
— Вы так давно в лиге, что многие уже забыли о вашей первой команде — «Милуоки Бакс». Расскажите, каково было играть за этот клуб?
— Во время всей этой шумихи с «Большим Трио» в «Бостоне», чемпионствами, переходом в «Хит» мне приходилось напоминать всем, что до этого я тоже играл в баскетбол. Вы думаете, я популярен в Бостоне? Съездите в Милуоки, и тамошние жители расскажут вам, как на протяжении семи лет они болели, поддерживали и проклинали меня. Они скажут вам, что для всего города я будто бы родной сын, ведь они с первого дня смотрели, как я расту, крепну, учусь тому, как себя вести. Многие освистывали меня, когда на драфте меня обменяли на Стэфона Марбэри. С Милуоки у меня связано очень многое.
Это похоже на процесс взросления. Я не из Южной Каролины, но каждый раз, когда я играю в Лос-Анджелесе, один из моих первых тренеров приходит на матч. У него сезонный абонемент на «Клипперс». У меня есть друзья, с которыми мы учились в первом классе, и я часто вижу их, когда приезжаю в «Портленд». Так что я связан со всеми местами, где когда-либо жил, и командами, за которые играл. Такова моя особенность, особенность моей карьеры. Я не «кельт», я не игрок какой-то одной команды. Каждая занимает особое место у меня в душе. Сейчас я играю за «Хит», у меня здесь новые друзья, новый дом. Я благодарен всем людям, с которыми меня свела жизнь.
— Но всё же есть место, которые вы сами считаете своим домом?
— Коннектикут. Когда заканчивается сезон, на лето я с семьёй уезжаю в Коннектикут. До того как поступить в местный колледж, я не имел дома, там я впервые нашёл место, где могу спокойно положить голову на подушку, друзей, с которыми проводил много времени. Коннектикут долгое время был местом, где я не чувствовал себя оторванным от общества.
— Вы были среди игроков, выбранных на драфте-1996 — одном из самых успешных за всю историю НБА. Аллен Айверсон, Коби Брайант, Стив Нэш, Стэфон Марбэри, Антуан Уокер, Джермейн О’Нил. Единицы из этого списка до сих пор выступают стабильно. Расскажите, как вам это удаётся?
— Вы, ребята, облагодетельствовали нас всех, когда на обложке журнала было большое общее фото и подпись «Обреченные увядать в безвестности». И кстати, сразу под этой надписью было моё имя. Поначалу мне показалось, что я уловил смысл, но позже понял, что имелось в виду совсем другое. Если игрок был хорош на уровне колледжей, это не значит, что он преуспеет в НБА, и вот о них-то как раз и шла речь. Если ты пробился в НБА, это не значит, что ты автоматически станешь звездой лиги, необходимо работать ещё больше и упорнее. Я благодарен вам, журналистам Slam, за эту невинную насмешку, которая помогла мне более серьёзно отнестись к тем авансам, которые мне выдавали, когда я пришёл в лигу.
— Рады помочь. Обращайтесь. В этом году, на премьере новой модели кроссовок, Спайк Ли сделал подборку своих любимых рекламных роликов и эпизодов из собственных фильмов. Среди них был и «Его игра». Режиссёр отметил, что был удивлён тем, как вам удавалось концентрироваться одновременно на баскетболе и на съемках в фильме.
— Мы никогда не говорили об этом. Я всего лишь хотел удивить тех, кто считал, что я не способен на что-то, кроме баскетбола.
— Похоже, вы закончили с актёрской карьерой.
— Мне нужно было выбирать. Либо карьера баскетболиста, либо актёра.
— О чём вы думали во время съёмок в этом фильме?
— Я не хотел, чтобы люди считали меня одним из тех, кто говорит: «Он попросил меня сделать это, но у меня нет времени». Я сам хозяин своего времени и не хочу жить, жалея о чём бы то ни было. По этой же причине я не пью спиртного, в детстве я насмотрелся на военных, которые злоупотребляли алкоголем. Меня всегда раздражало, когда такие люди говорили: «Я бы сумел сделать это и это, если бы не пил». Я всегда хотел, чтобы о моём успехе судили по тому, насколько я хорош, а не по тому, насколько низко пал.
— Ваш самый любимый бросок?
— Тот самый против «Спёрс», конечно. Но есть ещё один — я забросил его в кольцо «Сакраменто», когда играл за «Сиэтл». Это был матч плей-офф, мы играли в Сакраменто, и когда время было на исходе, я ушёл вправо и выполнил «флоутер». В этот момент у всех игроков «Кингз» на лицах было выражение: «Как же нам остановить это?!» Они попытались вернуться в игру, но у них ничего не вышло, в том матче я набрал 45 очков. Этот бросок нравится мне тем, что он из числа, когда соперники понимают, что не в силах ничего сделать, даже если они хорошо защищаются.
— В чём секрет ваших точных трёхочковых?
— О, тут много деталей, которые мне не хотелось бы раскрывать. Всё это работает в комплексе, могу лишь сказать, что главное — уделять повышенное внимание работе ног.
— Вам 38. Как считаете, сколько у вас ещё времени в запасе?
— Трудно сказать. Недавно я сказал Марио Чалмерсу: «Чем дольше ты занимаешься своим делом, тем негативнее к этому относятся люди». Начинается всё это: «О, он устал, он такой старый». Странное отношение… Разве это не здорово, когда человек на протяжении долгого времени может заботиться о себе и своих близких. Если работа тебе по душе, ты всегда готов делать её снова и снова. Это ведь не тюремная каторга. Это своего рода финишная прямая, в конце которой, если хорошо поработал, тебя ждут достойные призы.