С легендарным форвардом ЦСКА и сборной СССР мы с коллегой Соломиным встретились в неформальной обстановке – за обедом в кафе. О насущном – его кандидатстве в главные тренеры сборной России – условились не говорить сразу. Об этом в последнее время сказано и написано немало. Тем более что Князь (всем известное прозвище Мышкина с юных лет) – собеседник любопытнейший, об этом мы прекрасно знали. Кстати, в этом был как плюс, так и недостаток состоявшейся беседы – примерно треть материала в итоговый вариант интервью элементарно не уместилась.
– Анатолий Дмитриевич, никогда не задумывались, что вам бы подошёл не меньше баскетбольной площадки театр? Не мечтали там играть?
– Театр — это понятие серьёзное. Просто так брякнуть: «Да, я хотел бы там попробовать что-то», наверное, не получится, для этого надо брать паузу от остальных дел, отвлечься. Но это место меня притягивает, и притягивало всегда, это правда. Всё началось давно: у меня была достаточно серьёзная дилемма: нужно было выбрать между музыкой и баскетболом. Заметьте, я не говорю: спортом, именно — баскетболом. Туда меня привела моя сестра. Она играла в то время в «Уралмаше», или по крайней мере пыталась там играть. Ей удавалось это достаточно хорошо. А музыка – это от баяна до гитары. В музыкальной школе всё ведь с баяна начинается и с рояля, а потом переходят к барабанам и гитарам. То время было битловское, поэтому, естественно, главным инструментом была гитара. Меня тянуло к этому, конечно. Но, быстро прокрутив 40 лет, я говорю, что постоянно раньше бывал на всех спектаклях в Москве, встречался с удивительными актёрами, например с Владимиром Высоцким. С музыкантами та же история… Наверное, немного жалею, что не стал музыкантом, актёром или ещё кем-то.
– Зато стали артистом на баскетбольной площадке.
– Потому что нас, во-первых, очень многое объединяет. Я много общался с людьми творческими, которые говорят, делают что-то нестандартно, не как все. Если он художник, то он пишет по-особенному, если он музыкант, то он играть в таком стиле, как не играет никто. Это определённый образ жизни, вот почему я сказал, что жаль, что не стал музыкантом. У них можно и будучи ветераном тряхнуть стариной, сидя на стульчике, сыграть что-то, спеть. Безусловно, это может продолжаться до конца жизни, а вот баскетболом на прежнем уровне именно на площадке заниматься с определённого момента уже нельзя. Я ведь уже никогда не смогу сыграть так, как мог сыграть когда-то.
– Для многих игроков естественным является перевоплощение в тренеры. Как получилось, что вы, хотя когда-то считали женский баскетбол немножко «недоспортом», тем не менее достаточно долго проработали именно с прекрасной половиной человечества?
– Знаете, это, наверное, заложено в моём характере или воспитании. Если я берусь за какое-то дело, даже если оно мне очень не нравится, то делаю его. Меня так отец учил. Взял молоток, начинает забор строить, одну доску прибил, вторую… Если не нравится, то не надо продолжать, положи молоточек, походи, подумай. Поспи, на следующий день приди, возьми молоток с того же места, где оставил его. Если не потянет, то ещё походи подумай. Через некоторое время ты придёшь к тому, что воплотишь идею в жизнь с новыми понятиями, свежей головой…
Но по большому счёту также я попал и в баскетбол, у меня не было права выбора, куда мне пойти. Во-первых, я был офицером, просто так избавиться от погон невозможно было в Советском Союзе. Второй момент – мне никто ничего не предлагал сразу, никаких поездок за границу, я не мог уехать, двери были закрыты. Бежать можно было, а вот уехать по-честному – нет. Первое предложение мне поступило в ЦСКА от Вадима Капранова, который сказал мне: приходи, попробуй, — и предложил заниматься дублирующим составом. И только потом, когда он уехал работать за границу, я перешёл на его место. Там тоже выбор был между Сергеем Беловым, Виктором Петраковым и мной, я не один такой был. Три человека участвовали в этом конкурсе. Сам я его выиграл или за меня кто-то сказал слово, — этого я не знаю.
Тогда, да и сейчас, на женский баскетбол ходили так, на девочек посмотреть. А вот на игру – это уже на мужской. Я это могу понять, я так же говорил, так же делал. Но в итоге из этого дубля вышли игроки – олимпийские чемпионы, прошедшие со мной очень многое. Периодически я вроде бы «откладывал молоток», но на самом деле были эти моменты когда хотелось просто пожить для себя. Опять-таки, почему распался ЦСКА? Его просто прикрыли. Ведь это была выдающаяся команда, шесть раз подряд выигрывала чемпионат, это был рекорд, один раз сделали дубль: чемпионат и Кубок Ронкетти взяли… Потом, когда ЦСКА прикрыли, закончился и срок моей службы в армии. Я принял решение перейти в мужской баскетбол. Уехал работать в Тулу.
– Про празднование вами победы в Кубке Ронкетти уморительно рассказывал Сергей Белоголовцев. Там фигурировали какие-то лимузины с открытыми люками, танцы на дискотеке...
– Как же – дискотека! Самый крутой ночной клуб в то время. Как раз под кинотеатром «Пушкинский» находился. Мне в то время как раз присвоили полковника. Приехал лимузин здоровенный, поехали. Это не то что празднество, а такой капустник был, надо было где то появиться, повеселиться. Ну, мы приехали – и вперёд… С песнями и танцами, абсолютно нормально, как и у всех остальных.
– У всех по-разному получается. Тот же Белоголовцев говорил, что вы один из самых талантливых комиков, которых он видел в жизни – не только среди спортсменов, а вообще. А он-то в этом деле собаку съел.
– Мне приятно, что мои друзья помнят такие вещи. Я люблю импровизировать, делать это с листа, не повторяться. Даже если есть какая-то домашняя заготовка, то в памяти уже не остаётся. Кстати, насчёт домашних заготовок. У меня был очень хороший друг, он закончил ГИТИС. И я ему как-то предложил создать российский вариант баскетбольного шоу, цирка. Я был просто в восторге, когда в первый раз в жизни увидел «Гарлем Глобтроттерс», был вдохновлён этим представлением. Потом я, кстати, поучаствовал в их турне в Израиле, порядка 8-10 представлений. Я жил с ними в одной гостинице, на одном этаже, в одном автобусе, плавал в одном бассейне. В общем, везде с утра до вечера – и в итоге я был одержим идеей организовать такое же баскетбольное шоу, но в России. Пусть бы это называлось по-другому, но что-то подобное сделать хотелось. Когда я рассказывал другу план, он был в шоке, насколько чётко я сформулировал идею вплоть до сценарного плана.
К сожалению, в том баскетболе, в котором я играл, меня называли пижоном и клоуном. Вот мне и нужны были для шоу такие исполнители, которые могли бы выполнять все баскетбольные трюки, начиная от слэм-данков и заканчивая дриблингом … Я искал их и готов был дать по тем временам достойную оплату. Увы, выяснилось, что это нереально. Копаем от сих до сих – и точка. Или гору там какую-нибудь строим. А за всякую отсебятину могли и по голове настучать. Меня, например, на партсобрание вызывали за нестандартную причёску или красные кеды. Таких, как я, советское общество, как правило, выбрасывало. А на Западе меня, напротив, любили, болельщики ходили на меня персонально. Это меня утешало, кстати. Если здесь за игру с «Реалом» мне могли выговор объявить, то в Испании главный баскетбольный журнал выходил с моей фотографией на обложке и заголовком «Мышкин – артист советского баскетбола». Площадка и была для меня театром.
Сейчас я иногда смотрю на некоторых игроков, с какими лицами они выходят на игру, – это же ужас! На трибунах ведь зрители сидят – 10, 15 тысяч. Да хоть 10 человек – всё равно. Они пришли на тебя посмотреть, они тебя знают. А ты с кислой миной, а потом ещё и жалуешься, что играть приходится каждые три-четыре дня. Я бы таким ребятам советовал сходить посмотреть на настоящих артистов и музыкантов, которые каждый день исполняют сложнейшие роли, готовятся, гримируются, выкладываются без остатка. Меня, например, когда мы куда-то приезжали, половина зала могла освистывать, обзывать пижоном, а другая аплодировала. Но равнодушных не было. Что-то подобное я много позже увидел на моноспектаклях Петра Мамонова. Когда я в первый раз пришёл на его выступление, был поражён. И не только им самим, сколько этим нервом в зале. В антракте часть зрителей ругала его на чём свет стоит, люди уходили, не дожидаясь окончания спектакля. А остальные пересели ближе к сцене – и в итоге ушли в полной уверенности, что он гений. Восторг и ненависть – они ходят рядом. Если ты не вызываешь ни того, ни другого, то лучше и не заниматься творчеством вовсе.
– Вы не скрываете, что были в Союзе чужим со своим отношением к делу и жизни. Вам бы сбежать за океан, как это делали советские хоккеисты. Не думали об этом?
– А у меня и предложение из Америки было. Из-за него, кстати, пострадал в своё время ваш коллега, журналист Игорь Феин, обнародовавший эту новость. Его за неё отстранили от работы. Да, мог уехать и играть за клуб НБА. Но у меня и мысли такой не возникало. Тогда было такое воспитание, даже думать об этом было страшно. Зато я испытал гордость, это было как признание моего уровня, оценка моей игры. Я ведь играл против тех же Ларри Бёрда, Мэджика Джонсона. Лично держал несколько раз последнего. Я знал, что американский уровень – это то, к чему нам нужно только стремиться.
– Не жалели впоследствии?
– Нет, никогда. О чём жалеть? У нас была классная жизнь, многим на зависть. Я вообще не люблю жить прошлым, говорить молодому поколению: «вы ничего не понимаете в жизни, в баскетболе. Вот мы в своё время...» Всё это чушь, ерунда. Я не пытаюсь навязывать молодым свои взгляды и вкусы. И не осуждаю никого. В большинстве случаев, когда я слышу ответы молодёжи на нравоучения старших, думаю: я бы сам на их месте говорил то же самое.
– Вы играли лёгкого форварда, третьего номера...
– Абсолютно неверное мнение.
– Ну, хорошо, вы безусловно были универсалом. Но в современном баскетболе какую позицию заняли бы, как думаете? Всё-таки игра изменилась.
– Мне бы подошла любая позиция. Серьёзно.
– Всё-таки Мэджик у вас сидит где-то в подсознании.
– Совершенно верно. У меня расширенный функционал, я могу быть игроком, тренером, вторым тренером, администратором… Хоть массажистом.
– Массажистом в женской команде многие хотят быть.
– Это точно (смеётся). Но если серьёзно, то я поиграл на всех позициях без исключения, особенно в зрелые годы. Иногда соперники поражались: ты что, с ума сошёл?! А мне какая разница, где играть? Главное играть. Став опытным игроком, в какой-то момент учишься своей игрой управлять игрой команды, понимаете? Не словами, не жестами, а самой игрой, интуицией, взаимопониманием. Как в Plastic Ono Band у Джона Леннона. Играем сегодня вечером. А что играем? Вечером и разберёмся. Чистая импровизация. Творчество. Жаль, что у нас оно никому по большому счёту было не нужно. Нужна была только золотая медаль. Серебро – это провал. Бронза – катастрофа. Четвёртое место – это уже близко к расстрелу.
– А тренеры часто просили сыграть на несвойственном вам месте в интересах команды?
– Знаете, я сделаю небольшой анонс. По моим разведданным, скоро на «НТВ-Плюс» выйдет выпуск программы «Обратный отсчёт», в которой будет показан финальный матч чемпионата Европы-1981 в Чехословакии, где мы играли с Югославией. К тому моменту я передержал уже всех великих югов – а в финале Гомельский отрядил меня опекать Кичановича, их основного разыгрывающего. Когда Кича, получив мяч, увидел, что я уже сижу перед ним в защитной стойке, он остановился, взял его под мышку и сказал мне: «Князь, ты что, идиот?!» Я ему в ответ: мне тренер приказал. Они называли Гомельского «Полковник» – с ударением на первую «о». Так вот Кичанович, пробегая мимо нашей скамейки, показал Папе характерный жест, покрутив пальцем у виска – мол, Полковник, ты в своём уме?
– Ну и чем закончилась ваша дуэль?
– Я получил три фола на Киче, и Папа перевёл меня на другую позицию.
– С Мэджиком у вас, говорят, тоже была интересная история...
– Да, я уже не раз её рассказывал. Стас Ерёмин не даст соврать. Во время одного из товарищеских матчей я держал Мэджика. И вот он бежит в быструю контратаку с мячом, а я готовлюсь его встретить под кольцом. Ну, думаю, сейчас накрою мальчика. А мальчик как оттолкнулся почти от штрафной и как вонзил сверху через меня, засунув руку в кольцо чуть ли не по локоть… А знаете, что меня поразило больше всего? То, что он, не переставая улыбаться во всю ширь лица, в этот момент неотрывно смотрел мне в глаза. Сейчас, дескать, ты всё увидишь. А я после его данка был как тот поручик в «Белом солнце пустыни», помните? Его Верещагин из окна вышвырнул, а тот встал, отряхнулся от песка и как ни в чём не бывало заявил: «Да у него гранаты не той системы». Так и я – встал, отряхнулся, быстренько ввёл мяч из-за лицевой – и побежал вперёд, как ни в чём не бывало. Чтобы поскорее момент замять (смеётся). А на банкете после игры Мэджик подошёл ко мне, похлопал по плечу и говорит: «Качай прыжок». В жизни такое бывает только раз, когда ты понимаешь, кто ты и сколько тебе ещё нужно пахать. Это я не про бросок, не про технический элемент. Я про микромир, про то, что видят только игрок и игрок.
– Кто из современных баскетболистов вам близок? По духу, по стилю?
– Я бы не хотел подробно говорить о действующих игроках. Это не совсем правильно. Во-первых, они играют, а я уже нет. Во-вторых, я теперь работаю на телевидении, комментирую матчи. Кстати, в этой работе я получил богатейший опыт, какого нет ни у одного тренера. Взять хотя бы Олимпиаду. Ни один специалист не может похвастать тем, что видел все матчи олимпийского турнира. Не записи, не видеонарезки, а именно матчи вживую. Это же великие артисты, какие тут к чёрту нарезки! Мы знаем Таурази одной, а она завтра выходит – и играет совершенно иначе. Коби Брайант – все ведь знают его игру вдоль и поперёк. А он вдруг раз – и действует по-другому. Потому что это Коби. А там таких аж 12 человек.
– И всё же – кто особенно понравился на тех же Играх в Лондоне?
– Наварро. Как ни странно, раньше я не замечал, насколько оригинально, нестандартно он действует, как способен удивлять соперников. Мне всегда были интересны баскетболист, которые ломают стереотипы, ломают игру оппонентов. Такие, как Наварро двигают баскетбол вперёд, творят. А не только работают, как Планинич, например. Крутит и крутит без конца эти стандартные комбинации… В общем, выделю именно Наварро. Если бы я играл с ним, то даже не знаю, кто кого замучил бы передачами – я его, или он меня.
– Многие ли новые коллеги – журналисты – раздражают своим постоянным желанием критиковать спортсменов, поучать их в менторском тоне? Вы ведь этого не делаете, хотя сами играли на высочайшем уровне.
– Отличный вопрос. Я не стесняюсь, будучи новичком в профессии, подходить к коллегам и интересоваться нюансами работы, учиться у них. Как у молодых, так и у маститых. Но я не понимаю, зачем некоторые начинают учить зрителей баскетболу через экран. Или игроков поучают. Кого вы хотите научить и чему? Меня, допустим? Это смешно. Я просто нажимаю кнопку и выключаю звук, когда слышу подобное. Или зрителя, который ничего не знает о тонкостях игры.
Он художник, писатель, в баре работает, наконец. Но ему интересна игра. И вот он включает телевизор и слышит: «Команды играют в „транзишн“, используют пик-н-ролл, игрок сделал „сэп-бэк“, а атаку завершил не слэм-данком, а лэй-апом. А лучше бы вообще сыграл пик-н-поп. Что делает такой зритель? Правильно – переключает канал. Наши пытаются подражать американцам, без конца используют заокеанский слэнг, козыряют фамилиями игроков НБА, комментируя европейские игры. Но зачем? Если я хочу послушать американские комментарии, то включу трансляцию матча НБА на родном языке. Там они работают на игре вдвоём-втроём. И пулемётом строчат терминами, жаргонизмами, прикалываются. Делают это профессионально и весело. Мне вообще очень нравится, что они всегда работают в связках, не поодиночке.