«Прежде чем говорить о первой гонке Михаэля, нужно объяснить всю ситуацию с начала 1991 года. Перед стартом сезона я подписал контракты основных гонщиков с Андреа де Чезарисом и Бертраном Гашо. В то же время вместе с бельгийцем мы готовили презентацию команды для „Пепси Колы“, поскольку нам нужна была финансовая поддержка. В итоге на представление команды спонсорам я пришёл, а он нет. Я был безмерно зол, потому что всю работу пришлось сделать мне, но всё же нам удалось получить в спонсоры 7Up, и это стало успехом для команды.
В чемпионате спорткаров, выступая за „Заубер“ вместе с Френтценом, именно Хайнц-Харальд казался мне более быстрым в этой паре. Но вообще оба немца не вязались у меня с образом пилотов Формулы-1 – они годились для спорткаров, но, как казалось мне, не подходили Формуле-1.
Когда я вернулся на базу команды, мне сообщили, что с Бертраном есть небольшая проблема. Накануне презентации он был арестован и потому не смог присутствовать на встрече со спонсорами. Потом мы с Гашо встретились, и он сказал, чтобы я не волновался насчёт этого ареста. Как пояснил Бертран, ситуация была улажена, однако он недооценил всю тяжесть своего положения. Вероятно, в этом была и моя вина, что я не стал выяснять подробности, но так или иначе мы все благополучно забыли про этот случай и продолжили работу.
Но через четыре месяца стало известно о суде над Бертраном, и тут я уже ничем не мог ему помочь. Главной проблемой было то, что Гашо сцепился с таксистом, а в Великобритании таксисты находились под особой защитой. Судье просто нужен был показательный процесс. Гашо фигурировал в деле не как гонщик, а просто как парень, который брызнул из газового баллончика в лицо таксисту. Когда суд состоялся, мне позвонили и сообщили, что Бертрана приговорили к 18 месяцам тюремного заключения. Я был шокирован тем, что ему даже не предоставили испытательный срок, а сразу посадили.
Естественно, Гашо сразу же подал апелляцию и, поскольку его отец был видным деятелем европейского парламента, Бертрану скостили срок до полугода. И всё равно я не мог поверить в то, что писала Sun – я был ошеломлён случившимся с моим гонщиком.
Вышло так, что за 10 дней до гонки в Спа я остался без пилота и мне срочно предстояло его найти. Первым делом я позвонил Стефану Йоханнсону. Он был моим старым другом, бывшим напарником по команде, но у него, к сожалению, не было бюджета для гонки. Тогда я вспомнил, что уже на второй гонке сезона в Бразилии Герд Крамер из „Мерседеса“ говорил мне о Шумахере. Я знал менеджера Михаэля Вилли Вебера, который собирался купить мою команду в Формуле-3000. В общем, мне предстояло ещё одно приключение в Формуле-1.
Мои советники, следившие за выступлениями Шумахера в Формуле-3, были весьма впечатлены им, однако у меня оставались сомнения относительно Михаэля. В чемпионате спорткаров, выступая за „Заубер“ вместе с Френтценом, именно Хайнц-Харальд казался мне более быстрым в этой паре. Но вообще оба немца не вязались у меня с образом пилотов Формулы-1 – они годились для спорткаров, но, как казалось мне, не подходили Формуле-1. Поэтому я сначала переговорил с Крамером, а потом позвонил Веберу.
Мне нужны были деньги, поэтому Вилли пришла в голову идея посоветовать мне обратиться к Петеру Зауберу, чтобы попытаться получить финансирование от „Мерседеса“. В итоге именно „Мерседес“ заплатил за дебют Шумахера, но перечислил мне средства через Заубера. Именно поэтому я считаю, что очень хорошо видеть Михаэля в „Мерседесе“ – эта компания привела его в Формулу-1 и заслуживала того, чтобы Шумахер вернулся в родные пенаты.
Де Чезарис серьёзно пострадал от впечатляющего дебюта и шумихи вокруг Михаэля. Но итальянец был нашим гонщиком с первой минуты существования команды, он принёс нам первые очки и я не мог просто забыть об Андреа.
За неделю до Гран-при Бельгии, в воскресенье, я позвонил Михаэлю и сказал, что ему стоит позаботиться о суперлицензии, если он хочет выйти на старт. Кроме того, я поинтересовался у Шумахера и отдельно у Вебера о том, выступал ли хоть раз немец в Спа – оба ответили утвердительно. В принципе это могло быть правдой, но на деле оказалось ложью чистой воды. Не исключаю, что Шумахер мог бывать в Спа, только вот по трассе он не проехал ни единого круга и это позже подтвердилось. Но если бы они признались мне, то я бы не выпустил его на гонку. Уж точно не на этой трассе.
Карьера Шумахера в Формуле-1 началась с вранья. Единственное, что меня успокаивало, так это то, что во второй части сезона нам уже не надо было проходить предквалификацию. Перед тестами Михаэля в Сильверстоуне я разговаривал с нашим спортивным директором Тревором Фостером, который всегда делал ставку на молодых пилотов. Я сказал, чтобы он присутствовал на тестах.
В день тестов я был в офисе, менеджер команды Ян Филлипс отдыхал в Испании, и всё произошло так быстро, что мы даже не успели подготовить для Шумахера экипировку, и ему предстояло ехать в старом комбинезоне Джона Уотсона. В день тестов в Сильверстоуне стояла такая погода, которую мы называем „быстрой“ – было солнечно, но прохладно, что позволяло эффективно работать шинам и выдавать максимальную мощность мотору, давая возможность ехать примерно на полсекунды быстрее.
Как сейчас помню тот звонок с трассы. В трубке я услышал „Этот парень – ракета!“. Я поинтересовался, не перепутали ли они чего с отсечкой времени и с конфигурацией автодрома – мне ответили, что всё в порядке. На участке трассы Loop, где Джон Уотсон был непобедим, Шумахер сразу же установил лучшее время…
Уже ночью Фостер и наш механик вернулись с трассы на базу, и по их лицам было видно, что произошло что-то необычное. „Это безумие, как он быстр“, – только и сказал Ник, механик, работавший со мной ещё со времён Формулы-3. Наступил вторник на неделе гонки, а у нас до сих пор не было суперлицензии для Шумахера. Времени не оставалось, и мы вновь вызвали Михаэля на трассу, дали ему старый комбинезон де Чезариса и отправили наматывать круги. Возникла единственная проблема – мы долго не могли правильно написать фамилию на машине, ведь „Schumacher“ очень непростой вариант для англичан.
В Спа всё было не так просто. Уик-энд начался с того, что грузовики нашей команды были задержаны судебными приставами, но потом в квалификации Шумахер завоевал место на четвёртом ряду, будучи на этой трассе в первый раз! Невероятный момент. В день гонки было на 15 тысяч зрителей больше из-за того, что Керпен, родной город Михаэля, был не так далёк от трассы.
Шумахер должен быть благодарен за свою карьеру Экклстоуну и, конечно, Гашо. Моя роль в становлении Михаэля как гонщика Формулы-1 крайне мала. Мне просто нужны были деньги.
Впрочем, в те дни я больше волновался о де Чезарисе. Андреа серьёзно пострадал от впечатляющего дебюта и шумихи вокруг Михаэля. Но итальянец был нашим гонщиком с первой минуты существования команды, он принёс нам первые очки, и я не мог просто забыть об Андреа. Тревор Фостер опекал Михаэля, а я поддерживал де Чезариса. На этом этапе Шумахер нас убедил в правильности выбора, и ему уже ничего не нужно было доказывать, даже несмотря на то что в гонке он не проехал и круга. Скорость немца была очевидна.
Да, в тот день мы были разочарованы. Если бы не сцепление, Шумахер бы выиграл гонку, а после схода Михаэля победителем должен был бы стать Андреа, если бы у де Чезариса не сломался двигатель. В Бельгии мы должны были получить новые моторы от „Форда“, но их заводская команда, „Беннетон“, была против этого, ведь мы могли стать для них серьёзными соперниками. Так что этот факт был скрыт, а мы не имели данных о новой спецификации. Проблема была в том, что нужно было заливать в моторы больше масла, а мы об этом не знали – именно по этой причине и вышел из строя двигатель на Jordan 191 де Чезариса. Если бы не сломалось сцепление на болиде Михаэля, то ближе к финишу гонки его ждал бы отказ мотора, и Шумахер всё равно сошёл бы в Спа…
Многие спрашивали и продолжают спрашивать меня о том, почему мы не сохранили Шумахера в команде. У „Джордана“ не было шансов удержать Михаэля. Во-первых, Экклстоун хотел видеть немца в топ-команде. Во-вторых, Берни понимал, что у нас ситуация финансового риска и потому мы зависели от денег, а это давало возможность влиять на нас. В-третьих, в 1992 году „Джордану“ предстоял переход на моторы „Ямаха“, которые предоставлялись бесплатно. В-четвёртых, единственной командой, куда мог перейти Шумахер, был „Беннетон“.
Чтобы пристроить Михаэля в „Беннетон“, Экклстоуну пришлось изрядно потрудиться. Бриаторе и слышать не хотел о Шумахере, рассчитывая на Пике, Уокиншоу и Брандла – места Михаэлю не было. Но Берни пошёл до конца, и для Флавио это стало счастливым билетом в лотерее. Я не намерен был без боя отпускать Шумахера. От имени Роберто Морено, потерявшего из-за Михаэля место в „Беннетоне“, я подал иск в Италии, чтобы запретить Шумахеру выступление в Монце – в Великобритании такой бы иск не прошёл. Морено смог получить компенсацию и перешёл к нам на замену Михаэля, поскольку иного варианта у нас не было. Но удержать Шумахера „Джордану“ не удалось.
Шумахер должен быть благодарен за свою карьеру Экклстоуну и, конечно, Гашо. Моя роль в становлении Михаэля как гонщика Формулы-1 крайне мала. Да, было рискованно сажать за руль новичка на незнакомой трассе, но что я мог поделать? Мне просто нужны были деньги.