Опубликовав в среду днём протокольную часть пресс-конференции Михаэля Шумахера, предлагаем теперь полную версию диалога семикратного чемпиона с журналистами — о сильном разочаровании, перспективах, своевременном уходе из Ф-1, злосчастных болях в шее и том, как все крепки задним умом.
Часть 1. Шумахер: я очень огорчён таким исходом
— Ещё вчера в Мюджелло фанаты предвкушали ваше появление на трассе, а потом были изумлены вашим решением. Насколько сильно удивились в «Феррари»? Сложилось ощущение, что «Феррари» давала все сто процентов на то, что вы вернётесь, но в итоге на старт выйдет Лука Бадоер. Был ли какой-то план «Б»?
— Я уже говорил, что мы всё обсуждали с «Феррари», в том числе и то, что возвращение может состояться при определённых условиях. Нужно было снять некоторые вопросы. Да, итальянцы по природе являются немного более эмоциональными людьми, возможно, эмоции иногда на первом месте. Но я с самого начала сказал: «Вот программа и вот вопросы, которые нужно прояснить, прежде чем я смогу окончательно сказать „да“.
Я знал, почему еду в Маранелло. То есть это не было ситуацией, когда я абсолютно ничего не ожидал и вдруг мне задали такой вопрос. У меня было достаточно времени, чтобы обсудить всё с Коринной и принять решение.
Все мы были абсолютно удивлены такими положительными эмоциями болельщиков. Дополнительная энергия была и у команды: я был удивлён по ходу обсуждений с инженерами их энтузиазмом. Было приятно видеть это, а потому и конечное решение стало таким разочарованием. Уровень эйфории был экстремальным, а потому ясно, что столь же высоким был уровень разочарования.
— Но внутри команды обсуждалось, что в случае необходимости вас заменит Лука Бадоер?
— Да, это было ясно. Конечно, был проинформирован и сам Лука. Мы давно знаем друг друга, мы хорошие друзья. Он всегда был готов, но в данном случае он готовился ещё серьёзнее. Потому что была определённая вероятность того, что на старт выйдет он.
— Когда Лука ди Монтеземоло попросил вас вернуться, вы сразу ответили согласием или взяли время на размышление?
— Я знал, почему еду в Маранелло. То есть это не было ситуацией, когда я абсолютно ничего не ожидал и вдруг мне задали такой вопрос. У меня было достаточно времени, чтобы обсудить всё с Коринной и принять решение. Когда я приехал в Маранелло, то, если честно, скорее склонялся к отрицательному ответу. Но вы знаете Монтеземоло. Он мой очень хороший друг и прекрасно умеет убеждать людей. И он добился успеха. Это было очень эмоциональное решение, не слишком запланированное. Коринна сказала мне: „Делай то, что нужно“. Поэтому я поехал на встречу, и он убедил меня. И мы всё сделали правильно. Но никто не знал, как всё сложится.
— Как бы то ни было, вы приедете в Валенсию?
— Я обсужу это с командой, чтобы принять правильное решение и не запутать ситуацию ещё сильнее. Если я смогу помочь, то, конечно, у меня будет такое желание. Я всегда делал так для команды. Я бы с удовольствием помог ей.
— Изначально планировалось, что во время этапа в Валенсии вы выступите в мотогонке в Ассене. Всё в силе?
— Нет, мы отменили участие. В настоящий момент я не чувствую, что могу проехать гонку. Мне нужно время, чтобы перестроиться, а затем я посмотрю, что делать в этом вопросе.
— Настолько ли серьёзные ваши травмы, что они исключают дальнейшее возвращение в Формулу-1?
— Если я правильно понял доктора Пайля, то с чисто медицинской точки зрения нет никаких причин, по которым я не мог бы впоследствии выйти на старт. Но это не касается того, что происходит в настоящий момент.
— То есть мы можем представить, что когда вы полностью восстановитесь, то снова можете вернуться к вопросу о возвращении, пусть вы и не становитесь моложе? И как вы теперь будете расходовать накопившуюся энергию?
— Я всегда был человеком, который притягивает к себе внимание. Конечно, в последние две недели уровень внимания существенно повысился. Но теперь мне можно вновь снять футболку и спокойно позагорать – ведь сейчас лето. Что касается энергии, то я продолжу выступать на картах, потому что это весело. А вот всё остальное сейчас не обсуждается.
— Но если ли шанс, что мы увидим возвращение Михаэля Шумахера в Формулу-1? Например, если „Феррари“ выставит в следующем году три машины?
— Я тоже читал вчерашние высказывания Луки ди Монтеземоло. Но вы должны понимать, что я сейчас не думаю об этом. Я только-только принял сложное решение и отменил свои планы. Вот об этом я сейчас думаю. Сейчас я не приду в восторг от разговоров о будущем. Прямо сейчас, возможно, самый сложный момент в моей карьере. Я ушёл, но как гонщик сейчас словно вернулся к жизни. И вот теперь я отменяю всё это, и именно об этом мои мысли. А не о том, что может произойти в будущем.
— Реакция всего мира на ваше возможное возвращение и ваши собственные эмоции не породили сомнений, что, возможно, уход в 2006 году был неправильным шагом?
— Нет, у меня нет сомнений в том решении. Я просто больше не был мотивирован, не находился в положении, когда надо продолжать. Сейчас я был удивлён такой позитивной реакции – и в команде, и со стороны болельщиков. Я не рассчитывал на такие положительные отклики.
— У вас когда-нибудь было чувство, что вы рано ушли из Формулы-1?
— Я всё решил для себя. Вам очень трудно это понять, потому что вы не знаете моё физическое состояние и мои ощущения в 2006 году. Но мои аккумуляторы сели, я не мог больше ничего сделать. Поэтому я не жалею о решении. Никто насильно не заставлял меня уходить: у меня было хорошее предложение остаться. Но я не хотел этого.
— Насколько сильными были боли? Что склонило вас к тому, что отменить возвращение? Это были боли или, возможно, опасения, что вы можете усугубить повреждения в случае какого-либо инцидента в Валенсии?
— В первую очередь, это боли. Они незамедлительно возникли по ходу первых тестов. Затем я дал самому себе день отдыха и навестил Фелипе в Будапеште, чтобы потом вновь приступить к тренировкам. По ходу последних дней мы снова и снова пробовали избавиться от боли, но ничего не сработало. Я даже не мог нормально нагружать шею во время тренировок. Это было совсем не похоже на мой прежний опыт, на то, что требовалось. А потому продолжение стало невозможным.
Поэтому мы провели новые обследования, чтобы понять, что происходит и почему я испытываю боль. Источник был определён доктором Пайлем. И боль просто не позволяла свободно пилотировать. Поэтому мне пришлось всё отменить. Кроме того мы получили данные, что не до конца решены проблемы, возникшие после падения с мотоцикла. Другими словами, новый инцидент мог привести к дополнительному риску.
— У вас были какие-то сомнения до тестов? Какие-то мысли, что ещё могут сказаться травмы, полученные в феврале?
— Мы с самого начала предупреждали команду, что это может стать слабым местом. Я знал о травмах. Я мог постепенно увеличивать нагрузки, но они никогда были того же уровня, что даёт машина Формулы-1. Я управлял картом, и всё становилось лучше, но карт – это не Формула-1. Это и было вопросом. Я открыто говорил об этом с Лукой ди Монтеземоло по ходу нашего личного общения. Поэтому я и прошёл обследование, без которого дальнейшие шаги были невозможны.
— Насколько сильными были боли, когда вы управляли машиной?
— Они были небольшими, их можно было решить за счёт обезболивающих. Но они были достаточно серьёзными, чтобы я не мог нормально выполнять свою работу. А если ты не можешь нормально управлять машиной – а ехать кое-как я не хочу – то всё становится просто невозможным.
— Что огорчает вас больше – то, что организм не позволяет вам делать то, что вам нравится, или то, что вы не выйдете на старт в Валенсии?
— Самое печальное, что я не могу помочь Фелипе. Конечно, у меня были собственные ожидания, и я являюсь частью семьи „Феррари“ уже более десяти лет. А сейчас возникла экстраординарная ситуация, в которой я, конечно, хотел помочь команде. И это невозможно, что очень огорчает.
Если я правильно понял доктора Пайля, то с чисто медицинской точки зрения нет никаких причин, по которым я не мог бы впоследствии выйти на старт. Но это не касается того, что происходит в настоящий момент.
— По ходу карьеры у вас были взлёты и падения. Какие у вас сейчас эмоции, насколько для вас труден момент, что вы не можете помочь?
— Это очень расстраивает, потому что подготовка организма, сгонка веса шли очень быстро, ведь я всегда держал определённую форму. Пусть она и не была такой, как прежде, но я быстро возвращался на прежний уровень. У меня был тот же вес, что и в моей последней гонке в Бразилии. Мои результаты в тренажёрном зале, веса, которые я мог поднимать – всё было очень хорошим. А если всё идёт хорошо, но что-то более важное в итоге не сходится, то это очень обидно.
— Вы известны не только как человек в прекрасной физической форме, но и как человек, который очень силён духом. Как вы себя чувствуете в ситуации, когда обстоятельства не удаётся преодолеть? Как вы собираетесь отходить от этого как физически, так и морально?
— Я не слишком волнуюсь за это. В настоящий момент разочарование, конечно, превалирует. Но я в любом случае уже пилот, завершивший карьеру. Не знаю, как это повлияет на меня.
— Но у вас по-прежнему остаются спортивные амбиции – мотогонки и так далее…
— Да, но это трудно сопоставить. Если кто-то сравнит силы, которые приходится прикладывать при управлении болидом Формулы-1, с другими видами спорта, которыми я занимаюсь, то я не знаю, где можно говорить о таких же нагрузках. Мотоциклом управлять довольно легко – по крайней мере, на том уровне, на котором это делаю я.
— Для людей вы гонщик, который выиграл в Формуле-1 больше всех. Думаете ли вы, что они считают вас больше, чем просто человеком?
— Эти вопросы меня не волнуют. Я не могу отвечать на такие вопросы, потому что нужно больше времени, чтобы поразмышлять над ними.
— Когда вы поняли, что вам не удастся вернуться?
— Это был долгий процесс, а не какой-то конкретный момент. Первые боли возникли во время первых тестов, но тогда ты думаешь, что это пройдёт и можно будет всё продолжить. Затем, однако, боли стали слишком сильными, и поэтому мы начали проводить обследования. И они объяснили, почему у меня проблемы и почему нельзя продолжать.
— У вас возникало ощущение по ходу тестов, что вы вновь будете конкурентоспособны?
— Конечно, тесты в Мюджелло были непоказательны, потому что у нас были шины для серии GP2 и специальная модификация машины, которой можно было управлять. Но вообще вновь сесть за руль гоночного болида – это для меня обычное дело. У меня не было никаких проблем с тем, чтобы вновь привыкнуть к скорости и войти в ритм. Единственная проблема была в болях. И они были достаточно сильными, особенно на бордюрах. Но в целом акклиматизация не стала серьёзным вопросом.
— Ваша жена Коринна всегда была главным советником. Что она сказала насчёт вашего возможного возвращения?
— Я разговаривал с ней абсолютно открыто. И она говорила мне то, что думала – как это и было все предыдущие годы. Она полностью меня поддержала и сказала: „Если ты хочешь этого, то делай это“. Она потрясающий человек.
— Вы обсуждали, что возвращение будет возможным, только если не будет никакой угрозы здоровью?
— Это очевидно. У нас семья, да и вообще это нормально, что нужно вести себя ответственно.
— Что вы сейчас думаете о супербайках, которые привели ко всем этим проблемам?
— Я верю в судьбу. Значит, так было предназначено, что я попаду в аварию. Мне нравится управлять мотоциклом. Задним умом все крепки. Все знают, что гонки на мотоциклах опаснее. Но это часть моей натуры – такой я есть. Я прыгаю с парашютом, я управляю болидом Ф-1, я вожу мотоцикл – в этом весь я. Кто-то может сказать, что это был очень болезненный инцидент. Однако в то же время я отвечу, что я всё-таки выжил. Можно искать негатив и позитив. Я ищу позитив. Да, сейчас я сожалею, что сделал это, потому что это помешало мне вернуться.
— Несколько месяцев назад вы сказали в ходе телевизионного интервью, что думали во время аварии на „Сильверстоуне“, что можете умереть. Теперь мы слышим от доктора Пайля, что февральский инцидент был серьёзнее, чем казалось со стороны. Как вы жили эти месяцы после аварии, которая была далеко не такой лёгкой?
— На „Сильверстоуне“ не было ничего экстремального. Там я по крайней мере не потерял сознания. Не знаю, что тогда было – может быть, головокружение. Но в случае с аварией на мотоцикле я не помню ничего. Я не помню, как это случилось. Конечно, я видел фотографии, смотрел видео и смог реконструировать ситуацию. Но всё, что я знаю, это то, что я очнулся через некоторое время, а сейчас это стало причиной моих проблем. Но хотя этот инцидент получился таким болезненным, я всё-таки сижу перед вами и думаю, что если все травмы окончательно будут залечены, то я буду жить дальше нормальной жизнью.
— Какое влияние оказала на вас семья при принятии решения в понедельник?
— Ясно, что Коринна всё время была рядом, мы обменивались мнениями, обсуждали разные вещи. Она поддерживала меня и не имела никаких сомнений. Она знает, какой я. Мы так давно вместе, она знает меня и знает, что я контролирую вещи – возможно, до такого момента, пока не сажусь за руль мотоцикла – пусть я и делал за свою жизнь немало плохих вещей. Они верит мне и говорит: „Ты должен делать то, что лучше всего для тебя“. Так что в данном случае нам не пришлось сесть вместе и всё обсудить. Мы просто не могли решить по-другому.
— У вас не было чувства страха, когда вы вновь сели на мотоцикл после аварии?
— Нет, не было. Если вы боитесь того, что вам нужно сделать, то лучше этого не делать. Я не боялся.
— Но Коринна сейчас больше волнуется, когда вы садитесь за руль мотоцикла?
— Конечно, для неё хуже видеть меня за рулём мотоцикла, а не болида Формулы-1.
— Вы уже решили больше не продолжать гонки на мотоциклах?
— Да. И это касается не только ближайшей в Ассене.
Прямо сейчас, возможно, самый сложный момент в моей карьере. Я ушёл, но как гонщик сейчас словно вернулся к жизни. И вот теперь я отменяю всё это, и именно об этом мои мысли.
— Вы тесно связаны с семьёй „Феррари“. Ваш контракт истекает в конце сезона. Вы будете его продлевать?
— Это не было темой наших последних разговоров. До сих пор мы не говорили о контракте. Это произойдёт позже, хотя, конечно, определённая подготовка уже была проведена. Но этот вопрос встанет позднее, и тогда мы рассмотрим его – обсудим, как мы хотим работать вместе в будущем.
— Вы топ-пилот Формулы-1, вы хорошо играете в футбол и успешны в других видах спорта. Какая ещё цель манит вас?
— Я уже несколько раз упомянул, что в 40 лет возраст вас беспокоит. И действующий спортсмен, достигающий этого рубежа, может думать только о развлечениях. Я занимался именно этим последние годы и думаю, что буду делать так и дальше. Что это будет, посмотрим.
— У вас уже есть какие-то идеи?
— Думаю, в настоящий момент было бы неправильно говорить о каких-то идеях.